— Значит, я должен вернуть ее вам, — констатировал я.
Он кивнул в знак согласия:
— Сегодня среда, значит, именно сегодня эта ее секретарша собиралась поехать к ней. До следующего вторника вы должны вернуть мне Глорию целой и невредимой.
— Где ее видели в последний раз? — спросил я.
— Свяжитесь с ее секретаршей, — коротко ответил он. — Она — милая девочка.
— Милая девочка в Голливуде? — Я с недоверием посмотрел на него. — Вы шутите.
Гугенхеймер устало поморщился:
— Остроты оставьте для моих штатных шутов, Бойд. Бюро выдаст вам ее имя. Я имею в виду секретаршу. Если кто-нибудь и знает, куда исчезла эта рыжая бестия, то только она.
— О’кей, — сказал я. — Теперь еще один маленький вопрос, мистер Гугенхеймер.
— Да, — перебил он меня. — Две тысячи, если вы доставите ее в срок к съемкам, и жирный ноль, если вы этого не сделаете.
— С таким талантом ясно и выразительно высказывать свои мысли вам нужно было делать карьеру в политике, а не в целлулоидной промышленности, — сказал я восхищенно.
Его лицо побагровело.
— Вы называете кинопроизводство целлулоидной промышленностью? — прогрохотал он. — Черт бы вас побрал, Бойд, это хуже, чем плевать на ковер.
— Значит, мне можно плюнуть на ковер? — спокойно спросил я.
Он запустил руки в свои густые волосы, словно там завелась какая-то живность.
— Так вот вы какой, Дэнни Бойд, — буркнул он. — Недаром мне говорили, что вы прошли огонь и воду и больше всего любите деньги. О’кей. Но мне сейчас нужны не учителя хороших манер. Мне нужен человек, который сумеет разыскать и вернуть на съемки Глорию.
— Золотые слова, мистер Гугенхеймер, — вежливо ответил я. — И я всегда буду их вспоминать, когда по телевизору станут прокручивать старую целлулоидную ленту.
— Вон!
Я прошел в его бюро, и там мне сказали, что секретаршу Глории зовут Эйприл Мауэр. Я ни на секунду не поверил в это, так как в Голливуде только фамилии вроде Смит или Джонс могут оказаться настоящими. Как бы то ни было, эта Эйприл Мауэр жила на вилле Глории Ван Равен за городом в Беверли-Хилл, и потому, сев за руль взятого напрокат автомобиля, я поехал в направлении бульвара Сансет.
Стоял погожий солнечный день, и я откинул верх своей машины, чтобы прохожие могли полюбоваться профилем Бойда. Когда ранним утром я покидал Манхэттен, шел дождь, и мисс Джордан, моя собственная секретарша с огненными волосами и холодными зелеными глазами, с довольно хмурым видом сунула мне в руку билет на самолет. Эта куколка не умеет бороться с трудностями жизни: она не способна ни поддерживать огонь в домашнем очаге, ни достать такси в дождливую погоду.
Жилище Ван Равен имело такой же фронтон, как и его владелица, — оно тоже не поместилось бы на широкий экран. Я провел машину по извилистой подъездной дорожке и остановился рядом с темно-серым «Континенталем», к покрышкам которого прилипли комья грязи.
Дверь мне открыла голубоглазая блондинка в пляжном костюме с короткой и узкой юбочкой, который открывал ее загорелые ноги выше колен и подчеркивал прелести фигуры.
— Вы что-нибудь хотите? — спросила она равнодушным и спокойным голосом.
— Меня зовут Дэнни Бойд, — ответил я медленно, с таким расчетом, чтобы она могла полюбоваться моим потрясающим профилем, и добавил: — Я с киностудии.
— Это видно, — заявила она. — Только актер может говорить глядя в сторону, чтобы собеседник полюбовался его профилем. А как смотрится ваш профиль с левой стороны? Наверное, тоже ничего.
— Судя по всему, вы Эйприл Мауэр, — сказал я. — А как вас звали раньше? Может быть, Мэй Шмельц?
— Если это состязание в остроумии, то почему студия не прислала сценариста? — с любопытством спросила она.
— Гугенхеймер хочет, чтобы прелестная Глория вернулась к нему до вторника, когда начинаются съемки фильма, — фыркнул я. — Итак, где ее можно найти?
Эйприл неопределенно пожала плечами и ответила:
— Может быть, вам все-таки лучше войти?
Дом был обставлен неброско, словно в нем никто не собирался задерживаться на долгое время, но со вкусом.
Эйприл Мауэр провела меня прямо в бар, окна которого выходили в патио, выложенный белыми плитами, с плавательным бассейном посредине.
— Угощайтесь, мистер Бойд, — предложила Эйприл и показала на бар. — В такой день всегда приятно выпить.
— Благодарю, — ответил я. — Меня зовут Дэнни.
— Совсем не обязательно было упоминать об этом, мистер Бойд, — проговорила она и мило улыбнулась, — ведь вас об этом никто не спрашивал.
— Могу ли я приготовить для вас коктейль? Сани-флаш с содовой? — буркнул я.
— Я не пью.
— Чем же вы тогда занимаетесь, мисс Мауэр? — поинтересовался я. — Пишете неприличные слова на стенах? Ведь какой-то порок у вас должен быть?
— Довольно и того, что я сижу тут и смотрю на вас, — ответила она.
Я бросил в бокал несколько кубиков льда и щедро плеснул туда бурбона. Эйприл Мауэр сидела на высоком табурете, закинув ногу на ногу, и из-под короткой юбки пляжного костюма виднелся кусочек трусиков. Наверное, здесь не Нью-Йорк, и месяца через три на такие вещи вообще перестаешь обращать внимание.
— Так где я могу найти Глорию Ван Равен? — спросил я.
— Думаю, где-нибудь на побережье, — ответила она.
— А точнее вы не могли бы мне сказать? — попросил я. — Хоть на каком побережье — Западном или Восточном?
— На Восточном? — переспросила она с сомнением. — Едва ли, мистер Бойд.
— Может, мне начать сразу с Аляски и проехать одно побережье с севера на юг, а другое — с юга на север?
Несколько мгновений она рассматривала ногти на правой руке: они были тщательно ухожены и покрыты золотистым лаком, но мисс Ван Равен наверняка не пряталась там.
— Это довольно сложно, — объявила Эйприл.
— Любовь в каноэ, я угадал, не так ли?
— Они растаяли в голубой дали. — Эйприл поморгала своими большими глазами и добавила: — Но насчет каноэ — это перебор.
— Они?.. — терпеливо продолжал допытываться я.
— Ну конечно! Глория и Эдвард.
— Эдвард?
— Эдвард Вулрих Второй, — ответила она. — Это последнее увлечение Глории. Но легкий флирт может перерасти в настоящую страсть. Собственно, об Эдварде вы должны были слышать.
— Нет, не слышал, — ответил я. — А чем он так прославился?
Эйприл улыбнулась:
— Это акула с Уолл-стрит. Так он сам говорит.
— А Уолл-стрит такого же мнения о нем? — спросил я.
— Ну, об этом мне ничего не известно.