На данном же моменте сосредоточивает внимание и Йордан.
— Наверное, когда они шли на посадку, горючее уже было на исходе, — говорит он.
— Скорее всего, — соглашаюсь я. — В противном случае картина была бы совершенно другой.
Еще на подходе к самолету мы замечаем, что на несколько десятков метров вокруг него разбросаны коробки, ящики, контейнеры, до крушения находившиеся на борту. Со всем этим нам еще предстоит разобраться. Пока же следует проверить внутренности самолета. Ведь основная часть груза наверняка осталась там. Впрочем, нас интересует не только он. В первую очередь меня и Йордана заботит судьба пилотов и группы академика Карского, включая его самого. Однако чем ближе мы подходим к месту неудачной посадки, тем сильнее тают наши надежды на благополучный исход для них.
Берберы тут же указывают нам на несколько неподвижных тел, лежащих за пределами шоссе, неподалеку от места крушения. Мы проверяем каждое из них. Ведь может так статься, что кто-то из недавних пассажиров жив, но находится в бессознательном состоянии. Наши надежды рушатся. Все, кого мы осматриваем, мертвы.
Кроме того, выясняется, что каждый труп имеет пулевые ранения. Получается, что после катастрофы эти бедолаги спаслись, но кто-то целенаправленно их уничтожил.
Данное открытие не прибавляет нам оптимизма. Вместо ответов на уже имеющиеся вопросы мы получили уйму новых.
Возле самолета мы обнаруживаем труп пилота. По всей видимости, он сумел после посадки покинуть кабину и пытался оказать помощь пострадавшим, несмотря на полученные травмы. Однако и его кто-то пристрелил.
Оторопь берет от всего этого, но мы продолжаем поиски выживших, осматриваем еще одно тело. Покойник лежит на животе. Лица не видно. Наверняка кто-то из медиков. Немолодой. Точнее, был таковым. Признаков жизни никаких.
Внутри у меня все сжимается. Ведь это может быть труп самого академика Аркадия Карского. Мы с Йорданом переворачиваем его и убеждаемся, что это не Карский. Следов огнестрела на сей раз не заметно. Этот пожилой мужчина скончался от травм, полученных при крушении.
Берберы тоже осматривают место катастрофы, подзывают нас. По левую сторону от дороги в пределах видимости еще с десяток тел, преимущественно мужских. Такое впечатление, что пассажиры пытались бежать куда глаза глядят.
Тревожное предчувствие не отпускает меня ни на секунду. Мы подходим к каждому телу, которое сумели заметить. Все мертвы. Причина — огнестрельные ранения. У меня не исчезает такое ощущение, словно этих людей кто-то планомерно расстреливал в спину.
Немного поколебавшись, мы направляемся внутрь самолета, пробираемся туда прямо через один из разломов в корпусе. Там царит полнейший хаос. Куски обшивки, вырванные кресла, разбросанные коробки, контейнеры и тюки с гуманитарным грузом. И опять-таки трупы. Правда, теперь без огнестрелов.
Тела Аркадия Федоровича мы снова не находим. Однако при таком раскладе надежд на то, что кто-то из экипажа и пассажиров выжил, у нас почти нет. Значит, обнаружение трупа Карского является лишь вопросом времени.
Мы продолжаем осматривать найденные тела, при этом не забываем, что нам необходимо отыскать и вакцину.
При проверке уцелевших частей салона наши охранники дважды хватаются за оружие. Прямо под ногами, испугавшись людей, пробегают какие- то зверки. То ли пустынные лисицы, то ли и вовсе гиены. Мы не успеваем их толком разглядеть.
Парням из охраны хватает выдержки, чтобы не пальнуть по животным. Любой выстрел здесь опасен. Мы еще не знаем, была ли утечка горючего, не скопились ли в корпусе самолета керосиновые пары.
Если ответ на этот вопрос положителен, то одной искры может оказаться достаточным, чтобы здесь все запылало. Естественно, что такой поворот никого из нас не устраивает. Поэтому мисс Раст напоминает охранникам об осторожности в обращении с оружием.
Вскоре один из них что-то замечает и подзывает нас.
— Вон в той куче кто-то шевелится, — говорит он, указывая на несколько огромных упаковок гуманитарной помощи.
— Может, снова зверь? — предполагает Йордан.
— Надо бы проверить, — заявляю я и в сопровождении двух охранников приближаюсь к упаковкам, сваленным в кучу.
— Что там? — нетерпеливо интересуется Джулия.
— Два или три тюка с одеялами, — отвечаю я, продолжая осматривать эту кучу.
— Наверняка зверек, — делает поспешный вывод Христов, словно желая подтвердить свое недавнее предположение. — Видимо, он успел устроить себе норку в одеялах.
— Не факт, — говорю я, вдруг слышу, что из кучи одеял доносится какой-то приглушенный звук, и тут же замираю на месте.
Все остальные видят мою застывшую фигуру, и мисс Раст спрашивает:
— Что-то случилось?
— Тише! Кажется, там кто-то есть, — сообщаю я.
— И что будем делать?
— Думаю, нам придется стащить верхний тюк. Но делать это надо очень осторожно.
Мы втроем — я, Йордан и Джулия — дружно хватаемся за края огромной упаковки, лежащей сверху, и медленно оттаскиваем ее в сторону. После этого нам становится ясно, что ни о какой звериной норе здесь не может идти и речи.
Нашим изумленным взорам открывается иное зрелище. На одеялах лежит человек.
— Еще один труп? — вырывается из уст Джулии.
Однако мы видим, что мужчина, найденный нами, подает явные признаки жизни. Он шевелит руками и ногами, пытается заговорить. Правда, вместо слов у него получается какое-то мычание. Видимо, этот звук и привлек внимание охранников, а затем и мое.
— Тише! Не делаем резких движений, — предупреждаю я всех, после чего обращаюсь к мужчине по-английски: — С вами все в порядке? Вы можете двигаться?
— Да, Артем, английское произношение у тебя всегда хромало, — слышится ответ по-русски.
После секундного замешательства я понимаю, что это за мужчина, откуда он знает мой голос и почему критикует мое английское произношение. Это академик Аркадий Федорович Карский, тот самый человек, которого я почтительно называю моим наставником. Впрочем, пафосных сантиментов со стороны своих учеников он никогда не приветствовал, а вот подтрунивать над нами любил так же сильно, как и науку.
Мы выясняем, что Карский во время крушения не был даже ранен. Когда самолет зашел на вынужденную посадку, моему наставнику несказанно повезло. Он вылетел из кресла и упал на огромную упаковку. Потом на него свалился другой такой же тюк. Аркадий Федорович, зажатый между ними, не получил ни одного удара ящиками и прочими тяжестями, разлетавшимися по салону.
Если бы я не был убежденным материалистом, то назвал бы его спасение чудом. Вскоре мы выясняем, что он оказался единственным человеком, выжившим после крушения.
В топливных баках оставался керосин. Он мог бы взорваться при ударе о землю. Но этого как раз и не произошло.