Беркин принес из большой лодки фонари, и четыре призрачно-белые фигурки собрались в кружок, чтобы их зажечь. Урсула держала первый, Беркин опустил внутрь фонаря горящую спичку — она осветила его ладонь розоватым пламенем. Вспыхнул огонек. Все немного отступили назад, чтобы полюбоваться сияющей голубой луной, которая свисала с руки Урсулы, отбрасывая причудливый отблеск на ее лицо. Пламя замигало, и Беркин согнулся над ним. В сиянии лицо его стало призрачным, оно утратило следы мысли и обрело демонизм. Стоявшая рядом Урсула осталась в тени.
— Теперь все в порядке, — послышался его тихий голос.
Урсула подняла фонарь. Нарисованные на стекле аисты летели вереницей по бирюзовому небу над темной землей.
— Как красиво! — сказала она.
— Просто чудо! — вырвалось у Гудрун. Ей тоже захотелось держать в руке красивый фонарь.
— Зажгите вот этот для меня, — попросила она. Джеральд стоял подле нее, но чувствовал себя ни на что не способным. Беркин зажег фонарь, она подняла его. Сердце ее беспокойно забилось: будет ли узор красивым? Фон был бледно-желтым, длинные темные цветы тянулись из темных листьев навстречу солнечному дню, над ними в прозрачном воздухе носились бабочки.
Гудрун издала восторженный крик восхищения.
— Разве он не прекрасен? Разве не прекрасен?
Красота пронзила ее душу, она словно вознеслась на небеса. Джеральд склонился, чтобы при свете лучше разглядеть рисунок. Он стоял совсем близко, касаясь Гудрун, и глядел вместе с ней на светящийся желтый шар. Она обратила к нему мерцающее в свете фонаря лицо; они стояли рядом, образуя сверкающий союз, стояли в кольце света, оставив остальных за ним.
Беркин огляделся и пошел зажигать для Урсулы второй фонарь. Осветилось красноватое морское дно, по нему ползали черные крабы, в прозрачной воде мерно колыхались спутанные морские водоросли, а над поверхностью моря пламенел солнечный день.
— У тебя здесь и небеса, и подземные воды, — сказал Беркин.
— Да, не хватает только самой земли, — рассмеялась Урсула, она следила за его деятельными руками, готовыми в любой момент продолжить работу.
— Мне не терпится увидеть мой второй фонарь, — воскликнула Гудрун резким вибрирующим голосом, вряд ли доставившим удовольствие остальным.
Беркин зажег очередной фонарь. Он был приятного темно-синего цвета; на красно-коричневом дне сидела мягко омываемая серебристым водяным потоком каракатица. Моллюск, казалось, осознанно и хладнокровно пялился на них из фонаря.
— Какое кошмарное зрелище! — воскликнула в ужасе Гудрун.
Стоящий рядом Джеральд тихо рассмеялся.
— Но зрелище действительно страшное! — повторила Гудрун в смятении.
Джеральд снова рассмеялся.
— Можно попробовать поменяться с Урсулой на краба, — посоветовал он.
Гудрун помолчала.
— Урсула, ты способна вынести вид этой твари? — спросила она.
— Цвет рисунка хорош, — отозвалась Урсула.
— Согласна, — сказала Гудрун. — Но хочешь ли ты, чтобы этот фонарь висел в твоей лодке? У тебя не возникает желания его уничтожить?
— О нет, совсем не возникает.
— Тогда, может, возьмешь его, а мне отдашь крабов? Если ты уверена, что тебе не противно.
Гудрун пошла к ней, протягивая фонарь.
— Конечно, — согласилась Урсула, отдавая фонарь с крабами и получая каракатицу.
Но в глубине души ее уязвило, как Гудрун и Джеральд обошлись с ней: просто отодвинули на второй план.
— Пойдем, — позвал ее Беркин. — Отнесем их в лодку.
Он и Урсула пошли к большой лодке.
— Надеюсь, ты и обратно меня отвезешь, Руперт, — послышался из вечернего полумрака голос Джеральда.
— А ты разве не сядешь с Гудрун в каноэ? — спросил Беркин. — Это будет куда приятнее.
Воцарилось молчание. Силуэты Беркина и Урсулы, покачивающиеся фонари неясно вырисовывались у воды. Мир казался нереальным.
— Вы согласны? — спросила Джеральда Гудрун.
— Конечно, согласен. Но ведь вам придется грести? Не вижу причин, по которым вы обязаны доставить меня на берег.
— Почему бы и нет? — сказала Гудрун. — Я могу перевезти вас, как раньше Урсулу.
По ее тону Джеральд понял, что Гудрун хочется оказаться с ним в одной лодке, — тем более, что таким образом она как бы обретала над ним власть. Он подчинился женщине, и это странным образом волновало его.
Гудрун передала ему фонари, а сама пошла прикреплять камыш к носу каноэ. Джеральд последовал за ней и встал рядом, фонари покачивались у него в руках, освещая белые фланелевые брюки и подчеркивая густые сумерки вокруг.
— Поцелуйте меня, прежде чем мы отплывем, — послышался в темноте его тихий голос.
Гудрун прекратила работать и застыла в неподдельном изумлении.
— Зачем? — В ее возгласе было искреннее недоумение.
— Зачем? — насмешливо повторил он.
Пристально посмотрев на мужчину, она подалась вперед и поцеловала его в губы долгим сладким поцелуем. Потом забрала фонари, оставив Джеральда в состоянии, близком к обмороку, — огонь сжигал его тело.
Они внесли каноэ в воду. Гудрун заняла свое место, Джеральд оттолкнул лодку от берега.
— Вы уверены, что это не повредит руке? — участливо спросила Гудрун. — Я прекрасно бы справилась одна.
— Мне не больно, — сказал Джеральд тихим и мягким голосом, ласкавшим ее слух невыразимой красотой.
Гудрун не спускала с него глаз. Джеральд сидел на корме — близко, очень близко — ноги вытянуты в ее сторону, их ступни соприкасались. Гудрун мягко и неспешно отталкивалась веслом, ей ужасно хотелось, чтобы Джеральд сказал сейчас что-нибудь значительное. Но он хранил молчание.
— Вам хорошо? — спросила она ласковым заботливым голосом.
Он отрывисто рассмеялся.
— Между нами существует дистанция, — сказал он все тем же тихим, бесстрастным голосом, как будто кто-то говорил за него. И ей чудесным образом передалось его ощущение — они находятся в лодке как бы каждый сам по себе. Она с удовольствием подхватила эту тему.
— Но ведь я рядом, — сказала она, голос ее звучал нежно и весело.
— И все же далеко, — возразил Джеральд.
Она помолчала, переживая радостное чувство, потом заговорила, с трудом сдерживая волнение:
— Думаю, пока мы на воде, ничего измениться не может. — Гудрун говорила нежно и загадочно, и Джеральд чувствовал себя полностью в ее власти.
Розовые и желтые фонари, укрепленные на десятке или более лодок, покачивались у самой воды, раскрашивая ее яркими огнями. Вдали пыхтел и свистел пароход, его лопасти с плеском переворачивали воду, он двигался вперед в сиянии гирлянд, время от времени с палубы взлетали ракеты, освещая все вокруг пламенем фейерверка, — он рассыпался римскими свечами, звездами и прочими фигурами, в ярком свете отчетливо проступали те лодки, что плыли неподалеку. После очередного фейерверка сумерки вновь ласково окутывали озеро, мягко светили фонари и натянутые гирлянды, тихо плескалась вода под веслами, нежно звучала музыка.