— Что надо? — прервала молчание Люба.
— Жизнь.
— Как?
— Жизнь я проиграл.
— Свою?
— А то чью же!
Любаша изумленно посмотрела на него:
— И как при своих остался?
— Пришлось на чужую менять…
— Тебя торпедой послали! — осенило ее.
— Именно так. Стукачка одного воры просчитали. Но очень уж подступиться к нему стремно было. Это или засыплешься, или сам на перо сядешь. Вот и нужна была торпеда. Видели, что я парень бойкий, палец в рот не клади. И выбрали меня: убиваешь — и долг погашен. И моя жизнь при мне.
— А ты?
— Понимаешь, торпеде шанс нужен. На верную смерть мало кто пойдет. Припертый человек, да еще перед лицом смерти может и взбрыкнуть крупно. А тут я видел хоть призрачный, но шанс выжить.
— И что?
— И я выжил. И не попал на кукан куму. Все чисто прошло. После этого я у босоты в гору пошел.
Он махнул еще граммов тридцать спирта, тряхнул головой:
— Не берет, сука!
— Побольше накати.
— Не хочу тупеть. Хочу, чтобы ты меня слушала, Норка. Чтобы и на тебя мои воспоминания легли.
В тот вечер Грек выдал много чего такого, от чего у Любы мурашки по коже ползли. Вспомнил он и сучьи войны. После войны воевавшие, сотрудничавшие с администрацией уголовники, загремевшие за всякие дела снова в зону, объявили, что не принимают воровской закон и теперь сами с усами, за что блатными были объявлены ссучившимися. В начавшемся взаимоистреблении сотни воров и их врагов полегли, причем не только на зонах — многих и на воле доставали. Помнил Грек, как на Колыме на пересылке человек тридцать сук отвели в сторону. И резня началась. Суки перьями пытались отмахиваться, но воров в три раза больше было. И сук тогда не просто подрезали, но добивали. И Грек добивал. И такая в нем ярость была, что остановился, только когда своего кореша случайно рубанул по предплечью. Вспомнил он, и как его суки чуть не замочили, когда он на подконтрольную им зону попал. Пришлось грех взять, с администрацией ручкаться, сдал кое-кого. Такое тоже бывало.
— Не верь, Норка, что воры никаких отношений с операми не имеют, — произнес он, глядя куда-то в глубь себя. — Всяко бывает. Иногда и мусор в помощь.
— Ну это если совсем припрет, — сказала Люба.
— Так и приперло… Такая жизнь была. Я резал. Меня резали. На спине шрам — сука втихаря ударила. Ребра вохровцы в Соликамске переломали. В плече дырка от пули — это от вологодского конвоя. Живот пропорот — это когда меня на сходня-ке «польские воры» в Мордовии приговорили за то, что я под них не лег. Лепила на зоне зашил и сказал — повезло, долго жить будешь. Я и живу. А они все сдохли… И дальше так будет. Я буду жить, а они дохнуть, — в глазах Грека мелькнула какая-то дикая остервенелость.
Люба застыла, оцепенев от этого рассказа. Много, конечно, видела, со всякими кровососами общалась. Но тут будто из преисподней какое-то темное бесовское мурло на нее взглянуло.
— И знаешь, я выжил, потому что я всегда думаю о самом плохом, — вдруг как копьем пронзил Грек ее совершенно трезвым взором. — Что-то ты егозишь, красавица? Волнует чего?
— Да ничего, Грек.
— Узнала что интересное? Или не люб стал? Ты не стесняйся. Я все пойму.
— Да ничего не узнала.
— Любаша, я два раза не повторяю. Не доводи до греха. Ты мне близкая. И я не хочу тебя потерять вот так, не за понюх табаку… Говори, шалава! — Грек неожиданно врезал кулаком по столу так, что подпрыгнула посуда, опрокинулся стакан, недопитый спирт разлился по столу.
Люба затеребила кухонное полотенце.
— Ну, — Грек подался к ней, разведя по-блатному пальцы — мол, глаза сейчас выколю.
— На улице Крылова — это ты с братьями этими? С Калюжными?.. Это вы евреев замочили?
Грек широко улыбнулся и почти ласково посмотрел на нее.
— Ну чего ж ты молчишь? — подала голос Любовь.
— Жизнь такая штука. Кто-то должен умирать. А кто-то — убивать.
Руки ее затряслись. Истории про воровские войны проняли ее, конечно. Но они были где-то там, в былинных временах, которые ушли навсегда. А убийство шестерых человек — оно здесь, рядом… Она все-таки была права. Это он!
— Что потупилась? В глаза мне смотри, овца мутная, — Грек опять шарахнул по столу кулаком. — Я сказал — в глаза!
Она посмотрела ему в глаза, губы ее тряслись. Она была близка к панике. Еще немного — побежит отсюда сломя голову.
— А ты, я вижу, Любаша, прицениваешься — не сдать ли меня ментам от греха подальше.
— Ты за кого меня держишь? — возмутилась Люба, но получилось у нее это недостаточно искренне.
— За честную держу, Норка. И без блуда всякого. Если решила с ментами в свою игру сыграть, что ж. Вольной воля.
— Да в мыслях не было.
— Было. Иначе чего ты так раскраснелась?.. Ну, за думки-то суда нет. Главное, чтобы дел не было.
— Не будет.
— А я страховочку, как в госстрахе, сделаю. Шепну кой-кому — если меня неожиданно легавые скрутят, придите к Любаше, поспрашивайте. Она-то вам и расскажет, как дело было. Ведь расскажешь?
— Да о чем ты?!
— Расскажешь, если хорошо спросят. А потом и притопят тебя. И вскоре никто и не вспомнит, что ты землю топтала.
— Ну ты что говоришь? Тебя кто угодно сдать может. А ко мне вопросы?
— Мало кто. И на всех свою страховочку выписал. Ты подумай, Любаша. Не торопись, прежде чем что-то делать.
Он поднялся из-за стола, качнулся:
— Что-то утомился я. Пора бы и на боковую. День тяжелый был.
Она собирала посуду, а проклятая дрожь в руках никак не унималась. Она попала в западню. И вся надежда лишь на то, что Грек сделает все свои дела и навсегда уйдет из ее жизни. Или что мерзавца пришьют его же кореша.
А может, самой его — того. Топориком. И до речки, там утопить. Вон, на тачку садовую погрузить, завернуть в ковер. Жалко, правда, ковер, новый… Или просто прикопать в огороде?
Мысль-то хорошая. Только вот хватит ли у нее духу?
Если подумать, духу должно хватить. И не такое люди делают. Вот только надо его набраться.
Грек захрапел. И она посмотрела в сторону прислоненного к стенке в коридоре топора для рубки дров…
Поливанов пролистнул журнал «Техника — молодежи».
«Создано для ленивых. Разработан пульт дистанционного управления, использующий инфракрасные излучения. В течение ближайших лет прогнозируется его использование для бытовой техники, особенно для телевизоров, что даст возможность лентяям переключать программы, не вставая с дивана…