На своем участке, располагавшемся недалеко от центра Свердловска, лейтенант Иванов служил уже больше десяти лет. Работа, конечно, суетная. Наверное, ни у одной службы нет больше пунктов отчетности, чем у участкового. Отвечаешь за все, даже за вывоз мусора. С одной стороны, это утомляет, с другой, наверное, так и надо. Потому что на своем участке ты советская власть. Именно советская, то есть от народа, для народа и близкая к народу — в этом лейтенант был свято уверен и вел себя всегда соответствующе. Именно к тебе идут за помощью. Именно ты можешь окоротить словом, приструнить, а можешь и наказать по всей тяжести закона. Алкоголики, воришки, семейные дебоширы — все на твоей территории, и за всеми ты присматриваешь.
Если к службе относиться добросовестно, то знаешь практически всех на участке. Постепенно у тебя появляются доверенные лица, для старушек на скамейках и для дворников ты становишься своим. И завсегдатаи вытрезвителей, когда ты появляешься на их горизонте, прячутся по щелям. Пацаны дядей Вовой именуют.
Да, ему нравилась беспокойная работа участкового, которую он не готов променять ни на какую другую. Нравилась сопричастность к жизни многих людей. Он был горд, что может помочь им в трудную минуту. И не было в нем никогда упоения властью, как, к сожалению, бывает у некоторых коллег. Жители относились к своему участковому в целом хорошо, с пониманием и уважением. Конечно, всяко бывало, но все конфликты старался решать по справедливости и как-то по-семейному.
Лейтенант Иванов поздоровался с дворником, который поздно вечером вышел мести асфальт. Судя по всему, тот утром хорошо принял на грудь и весь день отсыпался. Ладно, с кем не бывает, главное, о работе не забывает. Хотя внушение завтра надо будет сделать…
Во дворе пятого дома обычно собираются пацаны в возрасте от десяти до шестнадцати годков. Бывает, папиросы покуривают. Однажды даже за выпивкой их застал, где-то портвейн «Агдам» достали, стервецы, — этого уж спускать нельзя! Но сейчас во дворе никого не было.
В седьмом доме хулиганы проживают — местные знаменитости. Лет под тридцать лбам неразумным, а все как соберутся, напьются, так давай местных жителей или прохожих задирать. Одного из этой компании он уже успел направить на перевоспитание в места не столь отдаленные, сколь малонаселенные. Других пришлось поучить по-свойски, тумаками — иногда затрещина лучше действует, чем тюрьма. Так что пару месяцев в седьмом доме тишина и спокойствие.
— Саныч, а ну иди сюда, — крикнул Иванов, увидев отирающегося у подъезда седьмого дома местного пожилого пьянчужку.
Тот подошел, виновато тупя взор.
— Что с женой не поделил? — строго спросил лейтенант. — Вон, соседи на вас жалуются. Шумите, спать не даете.
— Так бабы же дуры. Я ей — ты чего, мол… А она… Ну а я… Ну она и в крик. В общем…
— В общем, на пятнадцать суток в следующий раз уедешь. Ты меня понял?
— Да понял, товарищ участковый. Извините… Как выпью, чего-то у меня с головой. Может, врачу показаться?
— Покажись. Только не буянь больше…
Иванов пошел дальше. Взглянул на новенькие часы «Ракета» — их начали выпускать в честь полета первых советских космонавтов в космос. Полдесятого уже. Припозднился на службе, но это дело обычное.
Сейчас в отделение, надо сдать, как положено, в оружейную комнату пистолет, который привычно оттягивал пояс. Сколько лет Иванов таскал эту тяжесть, и ни разу не довелось применить. Силушки всегда хватало в руках, чтобы разнимать дебоширов и задерживать воришек. Да и стрелять по народу, пусть даже подвыпившему, агрессивному или преступному, не каждый сможет. Тоже же ведь люди.
Иванов вышел к проезжей дороге. У автобусной остановки проверил документы у двоих парней — очень их блатные кепочки и вид развязный ему не понравились. По паспортам выходило, что они из области — из городка, где отживающие блатные традиции еще сильны. Выходцы оттуда обычно доставляют немало проблем.
— Чего к нам пожаловали? — спросил он.
— Так из района мы. Там прикупить всякое разное, — затараторил один, у другого глаза бегали воровато. Но при себе вещей никаких нет, так что вряд ли идут с кражи.
Иванов задумался — доставить ли их в отделение для проверки или не стоит? Решил, что оснований для этого особых нет, потому записал их данные в записную книжку, которую извлек из командирской сумки. Завтра в уголовный розыск доложит, может, у оперативников какие вопросы к этим парням и появятся.
— Можете идти, — откозырял Иванов. — И смотрите, не шалить тут.
— Да и в мыслях не было, товарищ лейтенант.
Ну, хоть не гражданин начальник — уже хорошо…
Иванов прошел через узкую лесополосу, вдыхая полной грудью весенний воздух. Веяло свежим запахом цветов. Иногда так бывает — накатит такая волна весеннего запаха, и радуешься, что живешь на земле.
Справа прогудела электричка, простучавшая по полотну железной дороги. Иванов подошел к мосту через «железку». Место здесь глухое, малолюдное, народ обычно переходит в полукилометре отсюда, там всегда толпятся люди и безопасно. Осмотрелся — вроде никто не шалит, пусто. Поднялся по лестнице наверх. И там увидел мужчину в фуфайке, стоявшего, опершись о перила. Он как-то жалобно постанывал.
Иванов присмотрелся — мужчина вроде на пьяного не похож. Направился к нему и произнес требовательно:
— Гражданин.
Человек, продолжая постанывать, присел на колено и произнес едва слышно:
— Плохо мне… «Скорую».
— Сейчас, — участковый подошел к мужчине, чтобы помочь ему подняться. Надо попытаться свести его вниз, к дороге, и доставить попуткой в больницу. — Идти сможете?
— Все могу, — прохрипел мужчина.
И взметнулся резко, очень не характерно для больного.
Иванов ощутил, как в живот тупо ударило. И в шею.
— Я все могу, мусор, — Грек выпрямился во весь рост, крепко сжимая орошенную кровью финку и оглядываясь, — никого вокруг не было. Только Куркуль, затаившийся на шухере, свистнул, подавая знак — все в порядке.
Пальцы Грека расстегнули милицейскую кобуру на поясе лежащего лейтенанта…
Рабочий день у Поливанова начинался с чтения газет. Их он покупал на Петровке, рядом с троллейбусной остановкой, в киоске — такой новомодной стеклянной коробочке со светящейся по вечерам неоновой надписью: «Газеты. Союзпечать». Обычно там обитают седые, приятные в общении киоскерши.
Киоскерша на Петровке Поливанова знала давно. Здоровалась с ним, называя по имени-отчеству. И выдала ему обязательную «Правду» за три копейки, а еще «Труд» за две копейки и «Литературную газету» аж за четыре.
Пройдя мимо постового на проходной, Поливанов зашел в левое крыло здания. Поднялся по многолюдной лестнице. Отпер дверь. Шагнул в свой отдельный кабинет с табличкой: «Начальник отдела по раскрытию особо тяжких преступлений».