– Это что же такое «наоборот»? – сдвинув на нос очки, строго допытывалась тётка.

Васёк посмотрел на неё и прыснул со смеху:

– Ой, не могу!

– Ишь, смеяться-то ты горазд, – добродушно сказала тётка. – А вот посмотрю я, как в учёбе поспеваешь. Очень уж вас балуют теперь. А про учителя ты лучше отцу расскажи: он человек самостоятельный, пускай сам разбирается, кто плох, кто хорош.

Васёк с хохотом выкатился в кухню:

– Таня! Я тёте Дуне про учителя рассказываю, а она… она… сначала… боксёром его…

Васёк беззвучно затрясся от смеха. Таня взглянула на его лицо и тоже залилась смехом. Тётка вышла в кухню и, поглядев на Таню, ехидно сказала:

– Не знаю, кто из вас старше да умнее!

Но слова эти только подбавили жару в огонь. Васёк и Таня смеялись уже без всякой причины, неудержимо и весело.

Павел Васильевич пришёл поздно. Он был взволнован предстоящей длительной поездкой.

– Недельки на три укачу, – говорил он, глядя на Васька тёплыми, озабоченными глазами. – Ты тут не скучай, Рыжик…

В этот вечер они долго разговаривали. Васёк торопливо рассказывал отцу все свои новости.

Учитель по рассказам сына понравился Павлу Васильевичу.

– Вот и гляди, чтобы не ударить перед ним лицом в грязь, – поучал он.

Тётка долго не гасила свет, но вмешиваться в разговор не решалась.

Утром в доме была суматоха. Тётка собирала отца в дорогу: пекла ему пирожки, складывала в чемодан бельё и метила его, чтобы оно, чего доброго, не перемешалось с чьим-нибудь чужим.

Васёк ходил за отцом по пятам и ежеминутно спрашивал:

– Ты целые три недели будешь?

– Три недели.

Васёк вздохнул:

– Ну ладно. Сегодня все ребята принесут в школу свои работы или коллекции. Я тоже хотел выжженную коробочку взять и мамину рамку.

Отец и сын начали разглядывать выжженные Васьком вещицы. Васёк осторожно держал в руках рамку. Из рамки смотрела на него мать со своей всегдашней спокойной, милой улыбкой.

– В бумажку заверни. Не потеряй там, – сказал отец.

– Ну, что ты!

Они поглядели друг на друга. Сердце у Васька сжалось.

– Приезжай скорей, что ли, – пряча рамку, сказал он.

– Паша, Паша, – закричала тётка, появляясь на пороге, – собирайся! Что ты с ним, как маленький, связался! С коробочками да рамочками…

– Ну-ну, – сдвинул брови отец, – не командуй. Это наши дела.

Он крепко обнял Васька. Васёк благодарно и горячо сдавил руками его шею.

Тётка покачала головой и скрылась в кухне.

* * *

На кустах, обросших мохнатым инеем, наросли высокие шапки снега.

Сергей Николаевич шёл из школы. Он не торопился. В глазах у него пестрел класс. Несколько фамилий и лиц уже запомнились, другие ещё терялись в общей массе.

«Живые, хорошие ребята! И директор приятный…»

Сергей Николаевич вспомнил, как Леонид Тимофеевич, проводив его в класс, весь первый урок похаживал по коридору, как будто в классе сидели его собственные дети и держали экзамен перед новым учителем.

– Ну как? – вытирая платком круглую лысину, спрашивал он в учительской. – Как вам мои ребята?

Сергей Николаевич пожал ему руку.

Директор закивал головой.

– Там есть… Там есть пики-козыри! – сказал он, щуря смеющиеся карие глаза. – Но работать можно! Работать можно!

Учителя приняли Сергея Николаевича в свою среду просто и сердечно. Вожатый отряда Митя тоже понравился учителю.

Сергей Николаевич спрашивал Митю про пионерскую работу, сборы, экскурсии. Они вдвоём уселись на диван, а потом, стоя в дверях учительской, никак не могли расстаться, и Митя, силясь перекричать дребезжащий звонок, говорил:

– Мы на лыжах недавно через весь лес прошли… А девочки ребятам не уступают…

Сергей Николаевич взбежал на крыльцо маленького домика и крепко застучал ногами, отряхивая с калош снег.

Из комнаты его окликнул отец:

– Ну-ну, долго ты нынче! Как там дела?

Сидя в кресле, Николай Григорьевич приоткрыл одну половинку двери и, откинув голову, смотрел на сына из-под густых бровей светлыми голубыми глазами.

– Ну как? Познакомился? Подружился?

– Познакомился! – Сергей Николаевич повесил пальто, бросил на полку шапку. – И, кажется, подружусь!

– Ну и хорошо! Первое впечатление самое верное, говорят. За обедом подробно расскажешь. А у меня радость. Письмо получил. Матвеич мой объявился! На пасеке живёт. Приглашает в гости. – Старик протянул сыну письмо: – Вот, читай!

– Да ну? Матвеич?! А про Оксану пишет? – пробегая глазами неровные строчки, спрашивал Сергей Николаевич.

– Пишет, пишет! Соскучилась твоя сестрёнка, – вздохнул отец.

Матвеич был старый товарищ Николая Григорьевича. В гражданскую войну оба они партизанили на Украине, потом расстались, изредка обмениваясь письмами и сохраняя старую дружбу. Теперь Матвеич звал старика на Украину: «Приезжай, старина! Полечим твои больные ноги».

От партизанских лет, проведённых в лесах и болотах, у Николая Григорьевича к старости разболелись ноги. Он редко куда-нибудь выходил и в отсутствие сына скучал, с нетерпением глядя в окно. Особенно мучило его безделье.

– Я ведь ещё работать могу. Ноги мне не мешают, – грустно говорил он сыну – Ты вот всю ночь там что-то пишешь. Давай я хоть помогать тебе буду.

Как-то Сергей Николаевич попросил отца переписать свой доклад, с которым он должен был выступать на совещании учителей. Старик оживился, захлопотал и принялся за работу. Он тщательно переписал доклад разборчивым, крупным, немного детским почерком, без единой помарки.

– Ого! Да тебе мог бы позавидовать любой ученик четвёртого класса! – смеясь, сказал Сергей Николаевич.

Вечером, выметая комнату, он обнаружил в углу скомканную бумагу – это были испорченные листы с кляксами. Но старик уже зарекомендовал себя как переписчик. И теперь Сергей Николаевич сам часто обращался к нему с просьбой переписать что-нибудь.

Прочитав письмо, они вдвоём стали сочинять ответ Матвеичу.

– А что, Серёжа, может, и катнем с тобой в гости, а?

– Катнем, катнем, – отвечал Сергей Николаевич. – Как-нибудь летом…

Глава 11 В классе

Ребята из четвёртого «Б» прибежали в школу раньше всех. Почти каждый из них тащил что-то под мышкой или осторожно нёс свою раздутую сумку.