Ребята вскочили, налегли на стол. Одинцов с волнением дотронулся до гладкой чёрной обложки:
– Наш дневник!
– Как это мы могли о нём забыть! – удивились ребята. – Ведь здесь всё написано! И про Митю, и про Матвеича, и про Степана Ильича.
Одинцов раскрыл последнюю страницу.
– «Хвеко-хвеля Хвео-хведин-хвецов…» – медленно прочитал он в конце.
– Мы должны закончить этот дневник и подарить его школе, чтобы все ребята узнали, какими героями были дед Михайло, Матвеич, Николай Григорьевич! – горячо сказал Васёк.
– Мы положим этот дневник в пионерской комнате, чтобы все пионеры могли прочитать про Марину Ивановну, про нашу Валю, про всех… – заглядывая в тетрадь, предложила Лида.
– Конечно… Одинцов, поручаем тебе дописать этот дневник до конца! – торжественно обратился к товарищу Васёк. – Сможешь?
– Смогу, конечно! Я всё помню. А в случае чего, и вы поможете. Я сейчас же начну писать! – охотно согласился Коля Одинцов.
Польщённый довернём товарищей, он осторожно свернул в трубку тетрадь и спрятал её за пазуху.
– Подожди прятать. Может, почитаем сейчас? Интересно ведь, как всё было! – вопросительно глядя на ребят, сказал Петя Русаков.
Но Васёк покачал головой:
– Не время сейчас. Давайте переписывать расписание… Кстати, Коля, пока ты будешь писать дневник, не ходи в госпиталь.
Одинцов запечалился:
– Мне очень Васю повидать хочется. Я только один раз схожу, ладно?
Когда ребята ушли, в комнату тихонько вошла тётя Дуня, поставила перед Васьком чай. Васёк заметил, что чашка с блюдцем дребезжала в её руке. «Устала…» – подумал он.
– Ну что ты всё ходишь, тётя? Как будто я сам себе чая не налью!.. – с беспокойством сказал он. – Садись вот тут лучше. Посиди немножко.
– А что это ты пишешь? – присаживаясь к столу, поинтересовалась тётя Дуня.
Васёк кратенько рассказал ей про свои дела: про учёбу, про ремонт. Всё это тётя Дуня слышала не раз, но всегда принимала близко к сердцу.
– Директор сегодня уже в учительской стол себе поставил, а Иван Васильевич скоро из госпиталя в новую школу переедет. У него здесь точь-в-точь такая же комнатка около раздевалки. Он в ней и ночует сейчас – боится, как бы кто материал по унёс.
– Ну, это уж напрасно! – возмутилась тётя Дуня. – Кто ж это из школы материал унесёт! Да таких злодеев-то во всём городе не найдётся. Экий подозрительный старик стал!
– Да нет, может, и не оттого он ночует, а просто хочется ему сторожить… ну, по своей специальности работать, что ли.
– Но специальности – это другое дело. А на людей клеветать нечего. Школой все дорожат. Постоянно народ около неё толчётся… Я тоже вчера проходила мимо. Заглянула во двор. Дом-то какой красавец будет! А уж школьников, мальчишек да девчонок во дворе – не сосчитать! И тебя видела, только уж окликать не стала.
Она отхлебнула из своей чашки чай, осторожно прикусила кусочек сахару, потом закашлялась, вынула носовой платок и вытерла кончиком глаза:
– Помню, когда уезжал твой отец… Пришёл в шинели, сел вот тут рядом, обнял меня. А я плачу. «Что ж, говорю, Паша, голубчик, Ваську от тебя передать? Может, хочешь что-нибудь на прощанье сказать?» А он так покачал головой и говорит: «Не надо, сестреночка. Он всё знает, что я могу сказать». – «Да откуда же, Паша, ему знать?» Улыбнулся он мне и опять своё:
«Знает, сестреночка! Хороший сын всегда знает, что скажет в том или ином случае отец». – Тётя Дуня облокотилась на ладонь и тихонько спросила: – А ты и вправду знаешь ли?
– Знаю, я всегда знаю! – радостно улыбнулся Васёк. – Вот и сейчас знаю… Он подмигнул бы мне одним глазом на тебя и сказал: «Что-то у нашей тёти Дуни глаза нынче на мокром месте… А ну-ка, Рыжик, подойди к ней поласковее…» – Васёк встал и, обняв тётку, прижался щекой к её щеке. – Ничего, – сказал он, – проживём как-нибудь…
– Не хватает моих сил… – прижимая к себе его голову, прошептала тётя Дуня. – Писем-то нет у нас… Письма-то куда же подевались?
– Ничего, ничего, придут письма. Ведь бывает – задерживаются в пути. Ты не плачь только, всё будет хорошо! – с горьким спокойствием уговаривал тётку Васёк.
В эту минуту ему казалось, что отец слышит его и одобрительно кивает ему головой: «Не давай, не давай ей плакать, Рыжик… Старая она, больная. Кто её, кроме тебя, пожалеет…»
– Давай, тётя, поглядим по карте, где бои идут. Васёк принёс карту, разложил на столе, вынул из коробочки красные флажки:
– Вот, гляди, где наши теперь находятся!
Тётя Дуня полезла в карман за очками. Слёзы её высохли, и, расставляя вместе с Васьком красные флажки, она сурово сказала:
– Ничего, придёт наше время! Мы их до самого Берлина гнать будем!
– Тебе бы на фронт, тётя Дуня! – пошутил Васёк. Спать легли поздно. Ночью Ваську снился отец. Снилось, что где-то в открытом поле сквозь дым и огонь мчится санитарный поезд. Мимо Васька в паровозной будке промелькнуло бледное, напряжённое лицо отца, голубые серьёзные глаза, знакомые, опущенные книзу усы. Васёк бросился вслед поезду, но из дымной тучи налетел вражеский бомбардировщик, и тяжёлый снаряд ударил в бок паровоза. Васёк закричал, забился и, сонный, ещё долго рвался из чьих-то тёплых рук… Потом открыл глаза и увидел встревоженную тётю Дуню.
– Проснись, проснись, Васёк, голубчик… – удерживая его, ласково шептала она.
Васёк зарылся головой в подушку.
– Писем, писем нет, тётя Дуня… – простонал он.
– Ничего, ничего, придут письма. Ведь бывает – задерживаются в пути… – уговаривала его тётя Дуня.
Утром Васёк долго думал о своём сне. Тоска, как огромный камень, навалилась на его сердце. Близкий, родной человек – тётя Дуня, но без отца родительский дом кажется пустым и неприютным.
«Сегодня пойду в депо», – думает Васёк.
В депо всё напоминает мальчику отца. Там идёт своя жизнь, ч рабочие ходят в таких же пропитанных маслом и паровозной гарью куртках, в какой ходил отец; там в светлой мастерской и сейчас висит среди стахановцев портрет, а под ним большими печатными буквами стоит подпись: «Павел Васильевич Трубачёв».
Васёк выхолит из дома и жадно смотрит в ту сторону, где за улицами и переулками чуть виднеется высокая крыша вокзала, а за ней вдоль железнодорожной линии – длинное серое здание депо. Васёк в нерешительности стоит у ворот.
В девять часов он должен быть на пустыре, где уже соберутся его товарищи. Они сговорились пойти к Екатерине Алексеевне все вместе. После пропущенных уроков никому не хочется прийти первым. Но сейчас ещё рано. Если сбегать в депо… хоть на полчасика!