– У меня голова болит, – пожаловался ей мальчик.
– Голова? Уж не простудился ли?
Старушка порылась в деревянной шкатулке, подошла к кровати и пощупала Колин лоб:
– На-ко, аспиринчику глотни.
– Зачем? – отодвигая её руку с порошком, рассердился Коля. – Вечно ты, бабушка, с этим аспиринчиком! У меня, может, не то совсем.
– Да раз голова болит. Ведь аспирин – первое средство при всяком случае.
– Ну и лечи себя при всяком случае, а ко мне не приставай… Тебе хорошо – ты дома сидишь, а я целый день мотаюсь. Иди, иди! Я и так засну!
Он повернулся к стене и закрыл глаза. Перед ним опять встал Васёк Трубачёв. Потом стенгазета, перед ней кучка ребят и учитель.
«Совершенно точно и честно», – глядя на статью, говорит Сергей Николаевич.
«Одинцов никогда не врёт!» – кричат ребята.
«Не врёт… Мало ли что… Можно и не врать, а просто промолчать. Только вот Митя спросит, почему не написал, и ребята скажут: побоялся на своего дружка писать, а как про кого другого, так всё описывает… – Одинцов вздохнул. – Нет, я должен написать… всю правду».
Кровать заскрипела. Бабушка заглянула в комнату. Коля громко захрапел, как будто во сне.
«Какой же я пионер, если не напишу? – снова подумал он, прижимаясь к подушке горячей щекой. – Ведь меня выбрали для этого… А какой же я товарищ, если напишу?» – вдруг с ужасом ответил он себе и, сбросив одеяло, сел на кровати.
– Коленька, тебе чего?
– Дай аспиринчику, – жалобно сказал Коля.
Когда Саша открыл дверь своего дома, на него пахнуло знакомым тёплым детским запахом, звонкая возня ребятишек неприятно оглушила его.
Он схватил за рубашонку играющего у порога Валерку:
– Куда лезешь? Пошёл отсюда!
Валерка сморщился и вытянул пухлые губы. Мать поспешно подхватила его на руки и тревожным взглядом окинула расстроенное лицо сына:
– Саша, Саша пришёл!
Ребятишки, отталкивая друг друга, бросились к Саше.
– Брысь! – сердито крикнул он и, заметив взгляд матери, с раздражением сказал: – И чего лезут! Домой прийти нельзя!
– Да они всегда так… радуются, – осторожно сказала мать.
– Виснут на шее! Как будто я верблюд какой-нибудь… ну, пошли от меня! – закричал он на сестрёнок.
– А мы без тебя играли. Знаешь как? – заглядывая ему в лицо и пряча что-то за спиной, сказала его любимица – Татка.
Саша молча отодвинул её в сторону и прошёл в комнату.
– Не троньте его, отойдите, – тихо сказала мать. – Играйте сами.
Саша бросил на стол книги и сел, стараясь не замечать внимательного взгляда матери. Этот взгляд тоже вызывал в нём раздражение: «Так и смотрит, всё знать ей надо…»
Мать наскоро вытерла руки, накрыла на стол:
– Сашенька, иди обедать!
Ребята с шумом полезли на стулья. Трёхлетняя Муська зазвенела ложкой о тарелку.
– Руки под стол! – закричал Саша. – Что ты звонишь, как вагоновожатый! – накинулся он на Муську, отнимая у неё ложку. – Сейчас выгоню!
– Саша, Саша! – удивлённо, с упрёком сказала мать. – Что это ты, голубчик?
– «Голубчик»! Нянька я вам, а не «голубчик»! Не буду я им больше ничего делать! Сама, как хочешь, с ними справляйся! – отодвигая свою тарелку, закричал Саша. – Всё на меня свалила!..
Он вдруг остановился. Мать смотрела на него с жалостью и испугом. Половник дрожал в её руке. Дети притихли.
– Ешь. Вот тебе мясо. Сам порежешь?
– Сам, – буркнул Саша, давясь куском хлеба. За столом стало тихо. Мать резала маленькими кусочками мясо и клала его в тарелки малышам.
– Кушайте, кушайте, – говорила она вполголоса, помогая то одному, то другому справляться с едой.
Татка, придвинув к Саше свою тарелку, шёпотом сказала:
– Саша, порежь мне.
– Сама не маленькая! – отодвигая локтем её тарелку, сказал Саша.
– Мама, чего он не хочет? – обиженно протянула Татка.
– Не приставай к нему, Таточка. Дай свою тарелку!
Татка вскочила, с колен её покатился на пол круглый пенал. Этот пенал Саша сам подарил ребятам для игры «в школу». Но сейчас, чувствуя закипавшие в глазах слёзы и острую потребность придраться к чему-нибудь, Саша схватил пенал и выбежал из-за стола.
– На моём столе роетесь! Всё моё хватаете! Ладно, я теперь всех швырять буду! – кричал он неизвестно кому со слезами в голосе. Потом бросился ничком на свою кровать и разрыдался.
– Сашенька, Саша… Кто тебя, сынок мой дорогой? Кто тебя обидел, голубчик? – гладя его по спине, спрашивала мать.
Саша молча плакал, уткнувшись в подушку круглой стриженой головой. Вокруг кровати, прижимаясь к матери, всхлипывали испуганные ребята. Валерка, приподнявшись на цыпочки, обхватил Сашину шею и уткнулся лбом в подушку. Саша высвободил руку и обнял тёплое тельце братишки.
Васёк стоял у окна и на все вопросы тётки отвечал:
– А тебе-то что?
– Как это – тебе-то что? – возмутилась тётя Дуня. – Прибежал, как с цепи сорвался! Я тебя и спрашиваю: случилось с тобой что, отметку плохую получил или наказали тебя в школе?
– Ну и наказали, – усмехнулся Васёк. – А тебе-то что?
– Ты мне не смей так отвечать! Я не с улицы пришла ответ у тебя спрашивать. Мне вот отец пишет, что ещё недели на две задержится.
– Письмо есть? Отец пишет? Давай письмо! Почему сразу не дала мне? – закричал на тётку Васёк.
Тётка вынула из-под скатерти письмо.
– Я с тобой поговорю ещё… Вот почитай раньше… – холодно сказала она, испытующе глядя на племянника поверх очков.
– Ладно! – нетерпеливо сказал Васёк, отходя к своему столу и вытаскивая из конверта тонкую серую бумажку.
Отец писал, что никак не мог сообщить о себе, так как ездил со своей бригадой на другие участки и всё надеялся скоро вернуться. Но сейчас в паровозном депо идёт большой ремонт, и придётся недельки на две задержаться. Он просил тётку приглядеть за племянником, спрашивал, как учится Васёк, как он ест, спит, не очень ли скучает. В конце стояла приписка сыну:
«Дело, Рыжик, прежде всего. Паровозы мои – пациенты смирные, слушаются меня. Есть среди них очень интересные, новой системы, наши советские. Приеду – расскажу. А пока делаq ты, Рыжик, свои дела так, чтобы совесть была чиста.
Твой папа».
Васёк опустил письмо и задумался.
Отец задерживается… Не с кем поговорить по душам. Некому рассказать, что произошло за это время в его жизни…