– Ты чего смотришь? Занавеска? Да это твоя Оксана расшивала! Бачь, яких пивней настряпала! Это она мне на новоселье принесла… И койку заправила как полагается. Каже: «Щоб у вас, диду, чисто було. Я приду проверю!» – Он почесал лохматую голову, хитро улыбнулся и махнул рукой: – Так я теперь той койки не касаюсь! Чтоб порядок не нарушать, на полатях сплю. Будет тут твой батько спать. Честь честью.
* * *
Поздно ночью, засыпая на широкой скамье, Сергей Николаевич слушал тихую беседу двух друзей.
Матвеич, присев на угол кровати, осторожно гладил заскорузлой ладонью больные ноги товарища и шёпотом говорил:
– От я уже бачу, где самая болявка у тебя. Это тебе, брат, наши болота отзываются. Да, может, и с того разу, как ты меня на плечах тащил из лесу. Эх, Коля, богато чего мы с тобой видели! Ну, зато на старости поживём. А ноги я тебе воском с маслом буду мазать и на солнышке греть. И работать будем… Потому как человека что убивает? Болезнь одно, а без дела тоже не можно жить. Тоскует человек без дела. Вот полюбишь моих пчёл, да от ульичка к ульичку потыхесеньку… Так-то, товарищ мой…
* * *
Когда Сергей Николаевич открыл глаза, солнце уже заливало хату горячим светом. Крашеные половицы блестели, в раскрытое окно с жужжанием влетали пчёлы, на занавеске билась пёстрая бабочка. Николай Григорьевич ещё крепко спал, свесив с кровати руку. В кухне было пусто. Где-то во дворе слышалась добродушная воркотня Матвеича.
Сергей Николаевич сладко потянулся и зажмурил глаза. Что-то снова напомнило ему далёкое детство, ночёвки у дядьки Матвеича, быструю речку под горкой и серебряную плотву, которую он ловил зелёной ивовой корзинкой. Даже сон в эту ночь у него был крепкий, непробудный, как в детстве. И только на рассвете приснилось ему, что на реке встают громадные валы и с гулким шумом обрушивается на берег вода… И было приятно чувствовать себя в крепком доме, под тёплым одеялом, у старого деда Матвеича…
Сергей Николаевич вскочил и вышел на крыльцо. Из рукомойника, прибитого к дереву, капала вода. Холодные струйки освежили лицо и голову, потекли по спине. Бобик с высунутым языком лениво вылез из кустов и полакал из лужи.
– Что, брат, жарко?
Сергей Николаевич схватил чёрный кудлатый шарик и подставил его под рукомойник.
Бобик изо всех сил сопротивлялся.
– Чудак! Умойся, умойся! Тебе же лучше будет! – весело приговаривал Сергей Николаевич.
Отпустив мокрого Бобика, он пошёл на сизый дымок, поднимавшийся из-за кустов.
В траве желтели новенькие ульи. У летков серыми кучками копошились пчёлы. Несколько пчёл на лету ударили Сергея Николаевича по лбу, запутались в его волосах. За вишнями Матвеич, в сетке, с дымящимся факелом, разбирал улей. Пчёлы тучей гудели над ним, ползали по его рукам и по рубашке. Бобик уселся поодаль. В его мокрую шерсть тоже забирались пчёлы; он взвизгивал и, щёлкая зубами, впивался в свой хвост.
– Не щёлкай! Не щёлкай! За своё любопытство страдаешь, – спокойно выговаривал собаке Матвеич, поворачивая в руках рамку и разглядывая янтарные пласты мёда. Увидев подошедшего Сергея Николаевича, он кивнул головой в сетке.
Сергей Николаевич заглянул в улей. Пчёлы загудели в его волосах, полезли за воротник.
Матвеич засмеялся:
– Тикай лучше, а то разукрасят так, что родной батько не узнает!
– Не разукрасят! – Сергей Николаевич хлопнул себя по шее, нагнулся, вырвал пучок травы с сыроватой землёй и приложил к укушенному месту: – Эге, уже есть!
В небе, за белыми разорванными облаками, загудел самолёт.
Матвеич поднял голову и прищурил глаза:
– Слухай… Что это за чертовщина такая? Чего они там кувыркаются? А на рассвете такой гул поднялся, что я думал – вас с батькой разбудят!
– Нет, я спал. И тебя, дедуш, во сне видел. Ну, когда бороться будем? – улыбнулся Сергей Николаевич, отступая от пчёл.
– Вот старый проснётся, тогда после завтрака я тебя и поборю! А теперь иди погуляй, а то пчёлы тревожатся – не любят незнакомых людей.
Сергей Николаевич обошёл кругом хату. Ульев было много. Одни – старого образца, похожие на колоды; другие – новенькие, нарядные, как домики. Густая трава закрывала их до половины; от пушистых шариков клевера всё казалось сиреневым. Прямо за пасекой пышно цвела гречиха. Узенькая дорожка выходила на свежий, нескошенный луг. В нагретом воздухе смешивались все запахи: пахло мятой, гречихой, травой и цветами. Ветер колебал травы, и казалось, что луг качается и плывёт. Весело перекликались птицы. Клейкие стебли красненькой смолки прилипали к рукам.
Сергей Николаевич сел на мягкую траву и обхватил руками колени. В глазах у него пестрело. Повсюду слышался неугомонный шум: трещали кузнечики, гудели пчёлы, мохнатый шмель ворчливо рылся в ромашке. Жёлтые и белые бабочки стайками кружились над цветами. Маленькие букашки свершали свой трудный путь, пробираясь куда-то среди непреодолимых препятствий; блестящий жук сердито гудел, качаясь на тоненькой былинке; божьи коровки с красными спинками расправляли крылышки.
Ни о чём не хотелось думать, хотелось броситься на землю, прижаться лицом к пахучим травам. Чувство безмерного счастья и покоя овладело Сергеем Николаевичем…
* * *
Матвеич засучил рукава и, широко расставив ноги, сказал:
– А ну, Серёжа, выходи! Побачим, який ты боец!
Сергей Николаевич сбросил рубашку и спокойно стал против Матвеича. Николай Григорьевич потёр руки и усмехнулся:
– Ты гляди, Иван, не сломай мне сына…
Матвеич шагнул к Сергею Николаевичу и огромными ручищами обхватил его поперёк туловища. Но Сергей Николаевич не поддался: ловким приёмом он выскользнул из рук Матвеича и крепко сжал его локти… Боролись долго. Матвеич наступал, как медведь. Сергей Николаевич, ловкий и увёртливый, выскальзывал из его рук и наконец, улучив минутку, обхватил старика за плечи и с силой пригнул его к земле. Бобик с яростным лаем прыгнул на обидчика… Борьба кончилась вничью. Но Матвеич был возбуждён и доволен:
– Молодец, Серёжа! Борец, чемпион, да и всё!
– Я тебе говорил, Матвеич! У него сила есть! – гордясь сыном, кричал Николай Григорьевич.
Сергей Николаевич развеселился, стал возиться с Бобиком, трепал его за уши, бегал с ним по дорожкам.
– Серёжка, не дури! Не дури! Ведь укусит Бобик! – совсем как в детстве, кричал ему отец.
За дальним лесом что-то ухнуло и, прокатившись по земле глухим эхом, замерло…
– И что оно чиркае? – удивился Матвеич.
– Да что ты как волк живёшь – ни газет у тебя, ни радио! – строго выговаривал ему старый товарищ. – Без радио никто не живёт теперь!
Матвеич сердито вытащил из-под навеса длинный, тонкий шест и бросил его около крыльца.
– Это всё твои пионеры, Серёжа! «Мы вам, диду, то, мы вам сё, мы вам радио проведём»! – передразнил он ребят. – Принесли какую-то жердину, тягали её, тягали, и в землю вкапывали, и на крышу лазили… Не, не годится! Опять побежали куда-то. Другую притащили… Мерили-мерили, бегали-бегали с нею… Есть! Хороша уже! Антенна, чи як? Теперь вдруг проволоки у них нет! «Пойдём, кажуть, достанем». От же ж бисови хлопцы! Наморочили голову, да ничего и нема!