– Пока не получалось, сколько ты ни старался. Попробуй опровергнуть, Грибов!
Он не стал, потому что доля правды в ее словах имелась. Он неоднократно пытался начать строить серьезные отношения, но всякий раз что-то не получалось.
– Так вот, не получалось у тебя не потому, что ты убогий, Толик, хотя некоторые думают иначе, – не преминула пустить шпильку Елена, – а потому, что ты боишься!
– Кого? Кого я боюсь?
– Не кого, а чего! Ты боишься серьезных отношений, жизни семейной боишься, как огня. А без нее тебе при нашей собачьей работе, Грибов, никак нельзя.
– Почему это? – откликнулся он ворчливо.
– Пропадешь!
– А с Зойкой твоей не пропаду, что ли?
– Зойка очень терпеливая, рукодельная, семейная и… красивая. Не так разве?
– Ну… не уродина, – нехотя согласился Грибов.
– И в постели вам хорошо было, опять же плюс огромный.
– Ты и об этом уже знаешь?! – снова возмутился Толик. – Растрепала подружка?
– Поделилась радостью, скажем так, – вздохнула с печалью Елена. – Если бы в ней что-то было не так, я бы не стала давить на тебя, Грибов. Зоя очень хорошая, дай ей шанс. Попытайся рассмотреть в ней просто женщину, которая хочет о тебе заботиться, а не хищницу, покушающуюся на тебя и твое добро. Не обижай ее, Толик! Не обижай, ты же хороший!..
О как! Все, блин, кругом хорошие! А Ленка, получается, вообще лучше всех, раз взялась творить добро. И ведь все-то она о нем знает и понимает, и что серьезные отношения его страшат, и что семейной жизни он боится. А вот не угадала, Елена Ивановна, пальцем в небо! Не боится, не страшится, а просто…
Просто не случилось еще в его жизни таких отношений, от потери которых болит все внутри и белый свет не мил. И когда дышать невозможно, и сердце стучит с перебоями, и думать ни о ком другом не можешь, и мысли все, как язык вокруг больного зуба, так и крутятся вокруг нее – единственной, так и крутятся.
Не случилось пока в его жизни ЕЕ, Елена Ивановна, не случилось. А хватать всех хороших, что под руку подвернулись или под нее кем-то удачно были подставлены, не хотелось Грибову Анатолию Анатольевичу. Тлела еще в нем крохотная надежда, что ОНА непременно встретится, очень слабая надежда, но тлела.
– Все хорошо, Толя?
Зоя пришла в комнату с кухни, успев избавиться от фартука и косынки, расчесать волосы и подкрасить губы. Встала лубяной картинкой в дверном проеме, уставилась на него с испуганной улыбкой. И все ждала чего-то от него, ждала. А он молчал.
– Может быть… Может быть, мне лучше уйти, а?
Конечно, ей не хотелось никуда уходить от него. Конечно, она ждала, что он сейчас встрепенется и рванет ей навстречу, и обнимет, и прижмется к ней, и начнет лопотать что-то про ее несносные выдумки. И может быть, назовет ее малышом, от чего она, наверное, расплачется, так ей это нравилось.
И все это Грибов понимал и знал, чего именно она ждет от него, когда, растерянно моргая, начала закручивать край легкой светлой кофточки. Захватит аккуратно простроченный низ двумя пальчиками, катнет кверху четыре раза, остановится и катит вниз.
Она теперь ждала от него хоть чего-нибудь.
Ну, хотя бы не выгонять-то он ее мог! Никто от него любви не просит, никто! И пускай называет ее, как ему вздумается, если малышом не хочет. И не обнимает ее, и не целует даже, просто…
Просто пусть посидит напротив за столом, похвалит немногословно стряпню ее – она ведь старалась, – поговорит о чем-нибудь с ней. О пустяках всяких…
– Зоя, зачем я тебе? – вдруг нарушил паузу Грибов, устав наблюдать мучения бедной женщины и поняв, что пересилить себя он не сумеет.
– В каком смысле?! – Она дернулась, будто он ударил ее наотмашь.
– Я не очень хороший и не очень надежный, чтобы ты вот так…
– Что вот так?! – Ее спина с каждым его словом становилась прямее, черты лица заострялись, а дыхание делалось прерывистым. – Что я вот так, Толя?!
– Ну… Чтобы ты вот так унижалась передо мной, – брякнул он первое, что пришло в голову. – Не стою я того, поверь, совершенно не стою.
– Я! Я унижалась?!
Она сильно зажмурилась, тут же обозначив свой возраст стрельнувшими из уголков глаз морщинками. И вдруг начала тихонько смеяться.
Вот истерика сейчас как раз кстати, с раздражением подумал Грибов. Смех сквозь слезы или слезы сквозь смех! Вот зачем ему это все, зачем?!
Но Зоя не разревелась, она резко распахнула глаза, мотнула головой и произнесла устало, что снова не сделало ее моложе:
– Не собиралась я перед тобой унижаться, Грибов. Просто хотела, чтобы ты…
– Чтобы я что? – поторопил он ее.
Надоело ему выяснять отношения, которых пока еще не существовало вовсе. Которые, случись они вдруг, его и тяготили бы, и мучили, и лишними бы казались.
– Чтобы ты просто вкусно пожрал, Грибов!
И она ушла. Ушла, забрав с собой поварскую косынку и передник, забыв снять с плиты картошку, и та разварилась вдрызг, пришлось Грибову черпать ее ложкой и хлебать, как суп. А мясо, между прочим, так себе получилось. И он совсем не придирался к Зое. Просто не так она его приготовила, и все. Напрасно Ленка ему подругу расхваливала и навязывала напрасно. Ничего бы у них не вышло, ничего.
Мыть посуду Грибов не стал, покидал все в раковину, и тарелки, и кастрюльку из-под картошки, противни залил водой и поставил на обеденном столе отмокать. Влез под душ, где драил себя нещадно мочалкой, обдавал то ледяной, то горячей водой, пытаясь избавиться от противного чувства вины. Вышло не очень. Мясо все глаза намозолило, и куда, спрашивается, столько наготовила.
К телевизору, короче говоря, Грибов подсел совершенно расстроенным и сразу полез по спортивным каналам. И там сегодня будто заговор! Ни единого матча футбольного.
Ленка позвонила дважды, но он не ответил. Тогда она, не успокоившись, прислала ему сообщение из одного слова – сволочь. Ему и без этого было понятно, что она его обвинять станет. А он при чем? Пускай не лезут!
Звонок в дверь в начале десятого для Грибова оказался полной неожиданностью.
Может, Ленка приперлась, не дожидаясь утра, чтобы выплеснуть ему в лицо все, что она о нем думает? Так Сашка вряд ли ее в такой час из дома отпустит и сам с ней не поедет, дело потому что деликатное.
Зоя не могла вернуться. Она ушла насовсем, он, во всяком случае, на это надеялся. И фартук забрала, и косынку, и ключи его не забыла оставить. Тут никакого теперь продолжения. Фомин в командировку отправился, прийти никак не мог.
Тогда кто?!
– Добрый вечер!
Она поздоровалась так, как обычно кричат «караул» или «спасите, тону». Именно с таким надрывом поздоровалась Виктория Мальина, переступая через порог.