Она решительным жестом опустила жалюзи и обвела столовую придирчивым взглядом. Комната как комната. Чистенько, уютно, красиво. Думать о том, что еще несколько часов назад ее жилище казалось ей убогой кельей неприкаянной души, не хотелось. У нее теперь все нормально. Появилась какая-никакая цель, пусть не та, во имя и ради которой стоило жить, но все же появилась. А вместе с ней проснулся и определенный интерес к жизни.
Остаток вечера она провела у телевизора, с удовольствием щелкая кнопками пульта и отслеживая программы. На ОРТ посмотрела концовку старой французской мелодрамы. Сразу же по ее окончании на НТВ начался российский боевик, всерьез приковавший ее внимание на добрых два часа. Даже в моменты рекламных пауз она никуда не отлучалась, боясь пропустить нужное слово или действо, способное пролить свет на совершающееся на экране зло. А когда в финале истинным виновником всех совершенных злодеяний оказался человек, которого она подозревала, то Эмма подскочила с кресла и издала воинствующий клич.
Вот так-то! Она еще всем покажет! Коли в таком закрученном режиссером сюжете сумела разобраться, то кто ей помешает сделать это в подлинной жизни, где все намного прозаичнее и лишено того мистицизма, на котором специализировалась главная героиня фильма, на поверку и оказавшаяся убийцей.
Фильм закончился в половине двенадцатого ночи, а ровно в полночь в дверь позвонили.
Эмма только-только выбралась из душа. Облачилась в любимую пижаму, состоящую из широких штанов и короткой майки без рукавов. Она стояла в прихожей и расчесывала волосы, когда раздалось это зловещее треньканье дверного звонка. Почему зловещее? Да потому что раздалось ровно в двенадцать ноль-ноль. Эмма только успела поднять глаза к часам после первой трели, как секундная стрелка слилась на мгновение с двумя другими.
Она посмотрела в глазок. На площадке никого не было. Отлично просматривалась дверь квартиры ее покойной свекрови. Стена, соединяющая две их квартиры. Шахта лифта. Часть лестничного пролета, ведущего наверх, но ни единой живой души, способной нажать кнопку звонка, она не увидела.
«Вот и не верь после этого в мистику!» – ворохнулось у нее в голове тревожное.
Эмма сделала пару шагов от двери, и звонок прозвучал снова.
– Кто там?! – гневно набросилась она на неведомого и невидимого гостя.
Тихо…
– Я спрашиваю, кто там?! – Она снова приблизилась к глазку и замерла перед ним теперь уже минут на пять.
Как и прежде, за дверью никто не объявился. Впрочем, и трели звонка прекратились. Замирая душой от страха, Эмма тихонько, стараясь не щелкнуть замком, приоткрыла дверь и высунулась наружу. Площадка была пуста. Никто не спускался и не поднимался ни в лифте, ни по лестнице. Лишь Канди омерзительно тоскливо поскуливала за дверью этажом выше, видимо, разбуженная неожиданными трелями звонка.
Эмма судорожно выдохнула задержавшийся в легких воздух и совсем уже было собралась захлопнуть дверь, когда увидела ЭТО…
Третий конверт – брат-близнец первых двух – лежал на резиновом коврике перед ее дверью, мозоля глаза новизной хрустящей коричневой бумаги и требуя к себе неотложного внимания.
Излишне быстро, чтобы не дай бог не шарахнуться в обморок на пороге раскрытой настежь квартиры, Эмма поддела конверт ногой, направив его в свою сторону. Хлопнула дверью. Тут же заперла ее на два имеющихся замка и шпингалет, который был прикручен еще в те давние времена – сразу после смерти ее родителей. И потом обессилено осела на пол.
Почему-то теперь в этих посланиях ей не виделся крик о помощи, совсем нет. Теперь она усмотрела в этом нечто зловещее. Какую-то скрытую угрозу. Складывалось такое ощущение, что кто-то настойчиво толкает ее к краю пропасти, чтобы она начала-таки совершать поступки. Поступки необдуманные, спонтанные, продиктованные страхом и изматывающим душу ожиданием. Ожиданием чего-то неизбежного, чего-то ужасного.
– Посмотрим… – Эмма тряхнула головой, пытаясь прогнать мистическую муть, нахлынувшую на нее после этих звонков. Да еще этот фильм…
Отправитель был верен себе. Пара свернутых пополам журналов. Маленький шерстяной сверточек, а внутри – крохотный бриллиант. Кстати, с каждым разом камень становился все меньше и меньше, Эмма всерьез подозревала, что в следующий раз ей, возможно, пришлют одну лишь алмазную пыль, непонятно на что намекающую…
– Так! А это что такое?! – одними губами прошептала Эмма, поднимая с пола крохотный клочок бумаги в клетку.
Как она подозревала, выпал он из одного из журналов. Размеры имел пять на пять, и написано на нем было одно-единственное слово: «Поторопись!» Черным карандашом (!), что уже само по себе выглядело странным. Посылать бриллианты и не иметь под рукой хотя бы «Паркера» для сопроводительной записки!.. Странно, ну просто до жути все было странно. И буквы, выписанные каллиграфическим почерком, аккуратно соединенные между собой. И знак восклицания с жирной точкой внизу. И сам призыв – все выглядело более чем странно.
Ладно, утро вечера мудренее, решила для себя Эмма, уже совсем привычным жестом складывая в прикроватную тумбочку: журналы в отдельную стопку, а камни в крошечную палехскую шкатулку.
«Завтра проснусь и потороплюсь, – заключила она, смежая веки. – И начну непременно с тети Зины. Эта дотошная тетушка обязательно должна пролить свет на события. Мне не довелось рассмотреть номер машины, заляпанный грязью, но она-то сумела его рассмотреть. А по номеру определить хозяина машины – пара пустяков».
Эта мысль показалась ей настолько успокоительной, что уснула она почти мгновенно.
А под утро снова повторился этот сон…
– Чего тебе?!
Тетя Зина высунула нос из-за кромки двери и настороженно уставилась на Эльмиру. О том, чтобы пригласить соседку к себе, она, видимо, и не помышляла. Стояла, прочно удерживая позиции, и сверлила ее подслеповатыми глазками.
«Нормально, нет?!» – едва не возмутилась Эмма, но сдержала возглас и попыталась приветливо улыбнуться.
– Здрасте, теть Зина. Я к вам… по делу. Можно войти?
Заходить ей было совершенно незачем. Достаточно было просто взять из ее рук бумажку с номером машины и уйти. Но что-то внутри у нее мгновенно взбунтовалось в ответ на подобный прием. С какой стати эта тетушка не так давно обследовала ее квартиру, а на порог собственной пускать не изволит?!
Набравшись наглости, Эмма налегла плечом на дверь и минуту спустя почти беспрепятственно проникла внутрь. Тетя Зина легким мотыльком отпорхнула от порога.
– Глумная ты все-таки девка! – недовольно прошамкала она старческими ссохшимися губами. – Коли не хочу пускать, чего ломисси?!
– А чего так? – изобразила Эмма удивление и, чуть отстранив бабуленцию, которая как Матросов загораживала амбразуру двери комнаты, пошла вперед. – Ничего себе!!!
Сказать, что Эмма удивилась увиденному, значило ничего не сказать. Она была ошарашена той неприличной роскошью, что предстала ее взору.