– Давай, маленькая, я тебя искупаю. – Данила погладил нежную кожу жены и сместил руки на ее живот. – Это правда?..
– Точно не знаю, но судя по моему состоянию… наверное, да.
– Угу, понятно. – Данила сместил ладони ей на бедра, но потом снова передвинул их ей на живот. – Странно так… Такой красивый упругий животик, а там уже кто-то… Как думаешь, кто там?
– Если честно, то я об этом и не думала. Мне так плохо все последние дни, что было не до этого.
Ее губы поползли в улыбке в разные стороны. Глупая такая улыбка, почти счастливая. Боже, она просто немела от того восторга, который охватил ее от его поглаживаний и от того неподдельного восторга, с которым он ее рассматривает. Так и хотелось воскликнуть: «Господи, хорошо-то как!»
Но Данила вдруг отстранился и как-то уж очень испытующе посмотрел на нее.
– Как думаешь, на кого он будет похож?
Эмма поняла подтекст этого вопроса. Тут же поняла. Вспыхнула до корней волос и попыталась оттолкнуть его руки.
– Чего ты? – притворился он непонимающим, но руки все же убрал. – Чего психуем?
– А то! – огрызнулась она и, отстранив его помощь, самостоятельно влезла в ванну. – Я знаю, что тебя сейчас интересует больше всего!
– Не знаешь, – поддразнил Данила и сел на край ванны.
– Знаю, знаю. И если ты задашь мне этот вопрос!.. Если только посмеешь рот открыть, чтобы задать мне его!.. – Эмма со всех сил шарахнула кулачком по воде, подняв кверху тысячу брызг и обдав ими мужа.
– То что? – Он засмеялся, и смех его уже не таил в себе никакой настороженности. – То что ты мне сделаешь, принцесса?
– Я?! Да я тебе!.. Я тебе в морду дам, вот!!! – И чуть привстав, она обхватила Данилу за плечи и сдернула его к себе в ванну. – Я тебя утоплю! Убью и не знаю что сделаю!..
Он быстрее быстрого разделся и уселся поудобнее напротив, обхватив ее всю своими сильными волосатыми ножищами.
– Медведь! – Эмма жадно обежала глазами крепкое тело мужа. – Настоящий медведь. – И потом вдруг без переходов выпалила: – Это твой ребенок, Данила! Твой! Если я действительно беременна и у меня не язва, не гастрит и, тьфу-тьфу-тьфу, не рак.
– Дурочка! – Данила взял губку и мыло и принялся интенсивно намыливать ее. – Иди-ка сюда, я тебя искупаю, сладкая моя.
«Черт! Нельзя быть такой испорченной!» – Она пыталась себя уговорить не смотреть на него такими жадными глазищами, не шарить по его телу с таким вожделением, но чертово искушение путало все мысли и делало их похожими на кисель. Горячий липкий кисель, застилающий глаза сладкой поволокой. Ей было стыдно, но она ничего сейчас не испытывала, кроме дикого, примитивного желания. Ни-че-го.
– Я тебя хочу, Данила, – прошептала она и конфузливо закусила губу. – Давай прямо здесь, а?! Мы с тобой никогда этим не занимались в ванне. Наверное, это так романтично…
Это было романтично. Это было сказочно – узнавать друг друга заново после столь долгой разлуки. После разлуки, которая для них могла никогда не закончиться…
Уже почти под утро Эмма уложила свою головку на его плечо, устроила ее поудобнее в выемке под ключицей. Прикрыла глаза и последнее, о чем подумала, так это о том, что завтра уже началось и оно будет таким же радостным, упоительным, наполненным его присутствием, как и прожитый в любовном угаре день минувший. С ней рядом отныне и во веки веков будет ее Данила, а это ли не счастье!
Но ее упоительным мечтаниям не суждено было сбыться, потому что следующий день начался с жуткого скандала.
– Ты?! Ты все время это знал и не сказал мне?! Чудовище! Подонок!!! – Она швырнула в него подвернувшейся под руку тапкой, а потом, подумав, послала вслед за ней и вторую. – Ненавижу тебя, гад!!!
– Леди! – Данила хмуро поглядывал на беснующуюся Эльмиру и без намеков на аппетит поглощал овсянку. – Попрошу выбирать выражения.
– Выбирать?! Выражения?! – Эмма слишком увлеклась, повысив голос, и он ей изменил. Она закашлялась, согнувшись пополам, и постучала кулаком себя в грудь. – Еще не придумали таких выражений, которые были бы достойны тебя!!! Ты хоть понимаешь, что ты сделал?!
– Нет, не понимаю. – Он раздраженно швырнул ложку на опустевшую тарелку. – Представь себе, не понимаю!!!
Он понимал. Он очень хорошо ее понимал, и это его еще больше злило.
Какого черта она так взвилась, узнав, что ее покойный незнакомый брат и удравший от нее пять лет назад Вениамин – одно и то же лицо?! Что так ее перекосило, когда в ответ на ее предположения, которые она ему робко выложила поутру, он ответил – да, это правда. Почему при его словах ее охватило такое бешенство?! Лично у него объяснение всему этому было только одно, и оно его злило. Более того, оно поднимало в его душе такую волну ревности, что трудно было дышать и оставаться спокойным. Овсянка вязким комком встала в горле, но заставить себя встать и налить себе кофе было выше его сил. Если он сейчас встанет и тронется с места, то непременно подлетит к ней, схватит за плечи и тряхнет как следует. И потом заорет на нее. А этого делать нельзя по нескольким причинам…
Она опять что-то истерично взвизгнула, и он недовольно сморщился, пробормотав:
– Прекрати верещать наконец, Эмма. Ты же умная женщина, а быть умной женщиной – значит не задавать вопросов, на которые невозможно ответить.
Эта его новая манера разговаривать с ней – отечески снисходительная манера – бесила ее дальше некуда. Она понимала, что ее несет. Понимала, что нужно остановиться, но странная злоба затопила ее по самые глаза. Злоба на саму себя, на Данилу, на покойного отца, на этого братца, что так умело манипулировал ею. А она… она-то дура!..
– Сядь, – почти приказал Данила, заметив, как она замерла с полуоткрытым ртом и невидящими глазами сверлит стену чуть выше его головы. – Сядь и послушай…
Удивительно, но она послушалась. Даже более того, налила из турки две чашки кофе. Всыпала себе две, а ему три ложки сахара и поставила чашки на стол. И затем, что само по себе было вообще из ряда вон выходящим событием, попросила у него прощения.
– Я – дрянь, – скорбно поджав губы, вымолвила она спустя минуту после короткого «прости». – Я знаю, как со мной трудно из-за того, что я – дрянь. Просто я хочу знать – почему?! Почему ты все это время молчал? Если это то, что во мне вот здесь, – она приложила руку к левой стороне груди, – то тогда мне страшно.
– А если объяснение этому совсем другое? Если это не злорадная наблюдательность с моей стороны, как ты наверняка подумала, а простая ревность? Да, черт возьми, ревность! Я же помню, как ты помчалась за ним следом! Помню!!! – Он все-таки вышел из себя, хотя и старался сдерживаться. – Ты же грезила им! Как же, такой славный красивый мальчик! Умный, образованный, все понимающий! Не то, что это быдло из квартиры напротив! Умчалась, не понимая, какой шлейф беды поволокла следом. И я знал, что он твой брат! Знал, черт побери. Но узнал уже после всего, что случилось. А вот он… Он знал все это с самого начала. И какие мотивы двигали им… Ты с ним спала?!