— Откуда ты знаешь? — бесцветным голосом поинтересовался напарник, и стук в трубке неожиданно прекратился. — Это тебе твоя Машка рассказала или как?
— Или как… — Точка над кроватью оказалась пришлепнутым чьей-то рукой комаром. Чьей-то, потому что Володя не уничтожал насекомых таким образом. — Я был там, Гарик.
— Где? — снова засвистел тот. — Где ты был, черт бы тебя побрал?
— Я был в ее родном городе. Как-то выдалось окошко в полдня, я туда смотался и кое-что узнал.
Например, о том, что она богатая наследница. И что мать ее, перед тем как кануть в неизвестность, встречалась с каким-то молодым преуспевающим бизнесменом. Крутая тачка у него, говорят, была.
Кое-кому удалось даже номер срисовать. Вот такие, брат, дела. Так что право опекунства у меня никто оспаривать не будет. По крайней мере все так и выглядит. Так-то вот…
Гарик молчал дольше обычного. Чем-то снова принялся громыхать. Может, в слепой ярости швырял об пол стулья. Может, и в самом деле колотился о стену башкой. Потом вдруг перевел разговор совсем в другое русло и минут через пять, совсем уже было простившись и пожелав в относительном спокойствии провести остаток ночи, жалобно попросил:
— Володь, ты успокой меня, пожалуйста… Это ведь не ты, нет? Это ведь не ты ее подставляешь?
— Нет, — Панкратов безрадостно хмыкнул. — И у меня на это нет пяти причин, как поет Игорек Николаев, а всего лишь одна и весьма прозаичная.
— То есть?
— Я, Гарик, кажется, влюбился в эту дуру… — Выслушав вполне отчетливое чертыхание, Володя дал отбой, не забыв напоследок добавить:
— И, кажется, это всерьез и надолго…
Он нисколько не кривил душой, выболтав о своих чувствах Гарику. И если исказил правду, то только умолчав о степени своих страданий.
Панкратов просто диву давался, как ему было тошно. Вот ведь не думал, не гадал… Казалось, все сумела выпотрошить из него Катька, все успела вымести без остатка, оставив после себя пепелище. ан нет! Оказывается, осталось еще что-то живое в его душе. И вот это-то живое сейчас саднило и кровоточило.
Володя встал с кровати и, смахнув со стены комариную мумию, пошел на первый этаж. Уснуть теперь не удастся, это однозначно. Нужно принять душ, не забыв понадежнее запереться. Он невесело усмехнулся своим мрачным мыслям. Что происходит вокруг, кто знает? Кому понадобилось убивать эту женщину, при этом не забыв намекнуть и ему: вот, мол, и ты смертен… Чертовщина, да и только.
Машка к тому же пропала, и третий день поисков пока никаких результатов не дал.
Он остановился у бокового окна, через которое, предположительно, в его дом попал человек, оставивший ему предупреждение. Оно никогда не закрывалось им на шпингалет. Никогда! Ключ От входной двери под ступенькой. Окна не закрываются. Тут не захочешь, да полезешь в дом.
Володя заперся в ванной и несколько минут изучал свое отражение в зеркале.
Обычное лицо. Самое заурядное, пожалуй. Хорошо хоть, камень в почке перестал мучить — нет таких ужасающих синяков под глазами. А так ведь ничего примечательного. С чего бы это ей в него влюбляться? Из-за денег? Так у нее самой их теперь тоже куры не клюют. Еще каких-то несколько дней, и она вступит в права наследования, и тогда плевать она хотела на его бабки. Своим отношением к ней он тоже похвастаться не может. Да и познакомились они при весьма своеобразных обстоятельствах, романтизма в этом было столько же, сколько в стоптанных армейских сапогах…
Наскоро приняв душ и без обычной тщательности побрившись, Панкратов побрел на кухню.
И только-только расположился за столом с чашкой кофе, как зазвонил мобильник. Верещал тот достаточно долго, чтобы он мог успеть его отыскать в брошенном на спинку стула пиджаке.
— Да! — рявкнул Володя, вновь ожидая услышать визгливый тенорок Гарика. — Чего тебе еще, черт возьми?
В трубку обескураженно посопели, с протяжным стоном зевнули и затем обыденно заявили:
— Володь, я ее нашел.
— Да ну?! — Спина, невзирая на дезодорирующий гель для душа, мгновенно взмокла. — Жива?!
— А то! Ведет себя, правда, несколько странно.
— То есть? — начал орать на позвонившего Панкратов. Подгонять того было занятием безрезультатным, поэтому приходилось сдерживаться из последних сил и, скрепя сердце, вежливо цедить слова. — Что значит странно?
— Как-то бессистемно. Снимает комнату почти рядом с тем домом, где жила до этого с какой-то бабой. Бабу ту вроде замочили. И вроде бы она. Менты, во всяком случае, ищут именно ее. Чего тогда отираться рядом? Сваливать надо, а она по улицам разгуливает. Пацан ее тут засек один.
— Кто?!
— Сосед покойницы. Так, отстойник, а не человек. В ментовке, говорят, знатно пел про нее. И чего она не сваливает-то, а, Володь? Нет системы. Мне не нравится, короче.
— Почему? — Внутри все заныло, а в горле стало тесно воздуху. Если все происходящее не нравится этому парню, значит, дело и вовсе дрянь. Он никогда не станет колыхать воздух понапрасну. — Что тебя настораживает?
— Во-первых, то, что она не пытается вернуться домой, а должна была бы. Во-вторых, она тут посещала библиотеку.
— Как ты узнал об этом? — в который раз поразился профессиональной хватке своего осведомителя Володя.
— Элементарно, Ватсон! — самодовольно хмыкнул тот. — Перед тем, как туда попасть, она кружила по району и у каждого встречного спрашивала дорогу к метро. Намаячила порядком. Там по периметру библиотека, я заглянул на всякий случай.
Девчонка до слов охочая попалась, все выболтала за пару минут. Так вот, твоя жена рылась в подшивках газетных. И после ее посещения пропала страничка со статьей о той самой автомастерской…
Просекаешь, чем пахнет?
— Да! — Дышать стало совсем нечем, а по спине уже бежали ручьи, впору снова становиться под душ. — Что мы успеем сделать? Только давай быстро и без лишних слов!
— Боюсь, что мы немного того, опоздали. — Снова зевок и, видимо, чтобы окончательно добить Панкратова, сокрушительная новость под занавес. — Потому что за ней какой-то хмырь ходит. Вел от самого сквера до дома. Потом хотел меня вести, но передумал и вернулся к ее окнам. Вот такие, брат Володя, дела. Все, я устал. Глаза слипаются. До самого рассвета около ее дома отирался.
— Адрес! — потребовал Панкратов и, заметавшись в поисках ручки и бумаги, принялся сметать кипы журналов и газет с журнального стола на пол. — Черт! Сейчас… Сейчас, давай диктуй! Ага, понял… Это вряд ли. Все. Пока. Расчет вечером.
Спасибо…
Володя еще какое-то время бездумно взирал на клочок газеты, ходивший ходуном в его руке. Потом вдруг скомкал его и забросил в дальний угол гостиной.
Пусть все катится ко всем чертям! Он устал! От всего устал! Какого черта ей понадобилось в этой мастерской? Умная очень! Пожалуй, самая умная!