Все то время, что Наташа всхлипывала, он ее почти не слушал. Он все думал и думал про странный звонок какой-то женщины.
Марианна вполне могла позвонить, может, он и поторопился, причислив ее к разряду несгибаемых, волевых женщин. Она же из плоти и крови, как и все люди. Она же была привязана к нему. Любить вряд ли была способна, но привыкнуть-то должна была. Так что, неожиданно лишившись привычки в его лице, могла и унизиться до звонка. Тем более что номер ее телефона не определялся никогда ни в одном мобильном…
– А кто такой этот Дмитриев? – Наташа подняла на него зареванное, припудренное мукой лицо.
– Дмитриев-то? Следователь он, кажется. Я в их милицейской иерархии слабо разбираюсь, но в пятницу имел честь наряду с остальными сотрудниками «Октавы» быть опрошенным этим господином. – Лозовский провел указательным пальцем по ее щеке, смахивая муку. – У нас начальница пропала.
– Волина?! – ахнула Наташа. – Волина пропала?!
– Д-да, Волина, а ты откуда о ней знаешь?
Он никогда с Наташей не говорил ни о работе своей, ни о Марианне тем более. Откуда она могла знать о ней? И если знала об этом, то, может, знала и обо всем остальном? Надо же, как много нового он узнал сегодня о своей избраннице, с которой намеревался прожить всю оставшуюся жизнь.
– Славик, ты что, вообще, да? – Еще минута, и она точно покрутила бы пальчиком у виска, вовремя остановилась, решив, что это перебор. – Ты и правда считал, что я стану жить с человеком, ничего не зная о нем? Ты никогда не рассказывал мне, где и кем работаешь, я никогда не спрашивала тебя об этом. Но это не значит, что я ничего не знала.
– Вон как! – Лозовский немедленно прекратил нежное поглаживание по ее щеке, снова неприятно удивившись очередному открытию. – А что же еще ты знала обо мне и о чем молчала, моя дорогая Наташа?
– Много чего знала и молчала! Но теперь не стану!
– И что же? Ты говори, говори, не бойся! – Он еле удержался от зубовного скрежета.
– А не мне нужно бояться теперь, дорогой. – Она неприятно усмехнулась вытянувшимися в тонкую линию губами. – А тебе! Ты ведь был любовником Волиной. И если правы мои осведомители, то и любовником ее дочери. И теперь, когда вдруг Волина пропала… Дальше сам сообразишь?..
Выставить ее сейчас за дверь или погодить? Сейчас разорвать еще не составленный брачный контракт или дать ей еще один шанс?
«За» и «против» было не так уж много, к тому же их было почти поровну.
За ее присутствие в его доме выступало то, что он мог остаться совершенно один на один со своей бедой, и никто не протянет ему руку помощи, никто не обогреет и не приласкает, если она уйдет. Сухарей в тюрьму насушить будет некому, с тоской подумал Лозовский, глядя на Наташу без прежнего обожания. Да и постель одинокая его страшила.
Против ее пребывания рядом с ним было все остальное.
Она оказалась притворщицей. Она играла роль, изображая влюбленность, а сама собирала о нем справки. Гадость какая! Она знала, что у него роман с другой женщиной, и милостиво приняла от него предложение поселиться вместе с ним.
Как поступить?!
– Не гони меня, Славик, – прошептала она, безошибочно угадав ход его мыслей. – Не гони меня, пожалуйста.
– Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен этого делать? – откликнулся Лозовский, устало проведя по своему лицу пятерней. – Вся твоя искренность теперь поставлена под сомнение. Я больше не верю тебе. Мне хорошо с тобой, удобно, да. Но… Но ты врала мне. Ты молчала, когда должна была говорить и спрашивать. Как быть, Наташа? Почему я должен оставить тебя здесь?
– Потому что… Потому что я люблю тебя, как никто другой. И даже если той ночью ты совершил что-то ужасное, я не предам тебя. Я всегда буду рядом.
– О чем ты?! – в испуге отшатнулся от нее Ярослав. – Что я мог совершить такого страшного? Ты в своем уме? На что ты намекаешь?
– Я не намекаю, я говорю, – вздохнула Наташа, приблизилась к нему и, невзирая на его сопротивление, прижалась щекой к его груди. – И даже не я, а этот твой Дмитриев.
– А что он говорил?
– Он сказал, что найден труп Аллы Волиной и у него к тебе есть масса вопросов.
– А ты?! Что сказала ты?!
– Я сказала, что ты всю ночь с вечера был дома. – Ее руки обвились вокруг него, сцепившись в тугой замок на позвоночнике. – Никуда не уходил, никому не звонил и все время был дома, милый!
Все в том месте, куда прислонилась ее щека, горело, пекло и ныло, сопротивляясь чудовищному повторению.
Он снова на крючке, да? Теперь в других, но снова ежовых рукавицах, так получается? Его жизнь, его свобода, его алиби, наконец, теперь в руках этой женщины, которую он ошибочно считал слабой?
Что же делать-то? Как быть? Как и с кем ему теперь остаться?
И Алла…
Стало быть, она мертва?..
– Саша, я к тебе обращаюсь или нет?!
Визгливый голос жены доводил до бешенства, но он сдержал себя и орать в ответ не стал. Продолжил курить на балконе, ежась от прохладного ветра.
Надо было рубашку байковую накинуть, которая валялась на стуле рядом с кроватью. Не стал, подумал, что на улице тепло, раз солнце светит и на небе ни облачка. Совсем забыл, что сентябрь закончился, что уже первые числа октября. Тут уж не до летнего тепла. Неделя-другая – и морозить по утрам начнет. Дожди зарядят, холодно станет, а у детей теплой одежды нет. Из курток выросли, сапоги разорвались.
Жена именно по этому поводу и начала верещать с самого раннего утра. И еще орала, что отоплением он так минувшим летом и не занялся. Должен был во всей квартире батареи поменять на новые, а он вместо этого все деньги в машину вбухал. И теперь она отопительный сезон ждет со страхом. Хомут на хомуте на каждой трубе и батарее, а ему и дела нет. Он вместо того чтобы…
Чего орать-то чуть свет?
Сурков лениво стряхнул пепел с балконных перил. Будто что-то изменится, если она орать станет как ненормальная с самого утра в субботу. Ну, не поменял он этим летом батареи, и что? Лета больше ни одного, что ли, не будет? Поменяет следующим. А что деньги в машину вбухал, так сама на той машине на дачу ездит, корова глупая. И к детям в лагерь отдыха на ней же, и на рынок по воскресеньям, потому что везде все дорого, а там нет. И мяса парного ей хочется, а то в магазине все перемороженное. Прокатилась бы разок-другой в переполненном автобусе с баулами, посмотрел бы он на нее…
Балконная дверь с грохотом отворилась, и Татьяна выскочила на лоджию. Смотри, плащ накинула и косынку, стало быть, собирается долго мозги ему промывать. Не удрать теперь от ее визгливых претензий.
– Чего сидишь, спрашиваю?! Чего в пепельницу носом уткнулся?! – Жена подбоченилась, смотрела гневно, но звук чуть поубавила, соседей стеснялась. – Ты мне денег думаешь давать или нет?!