Да не потому же, господи боже мой, что с Марианной ему было гораздо удобнее! Не потому!
Ведь именно так многие думали о нем. Многие не рассматривали их чувства как истинные. Для Марианны, может, и делали скидку. Может, и верили, что Ярослав Лозовский – последняя ее припозднившаяся любовь.
А вот что касалось его…
Ему доставалось. Он знал, что доставалось. В его любовь к Волиной никто не верил. Считали его альфонсом, а то и просто дураком, прожигающим свою молодость на старых костях.
И что самое страшное, он и сам так стал со временем думать. Он сам, поддавшись общественному скудоумию, наслушавшись скабрезностей, умело вдуваемых ему в уши Алкой, стал думать, что с Марианной пора расстаться. Что он не любит ее, вернее, разлюбил. Что это откровенный мезальянс. Что их союз – лишь тема для насмешек.
Однажды проскользнувшее сомнение со временем прочно угнездилось, пустило корни, отравило все, изгадило. И он стал искать. Стал искать совершенно другую женщину, ту, с которой смог бы прожить остаток жизни, с которой бы стал по-настоящему счастливым человеком.
Нашел, стал жить, стал впитывать в себя счастье, которое она ему устраивала. По капле впитывал, считал, что смакует, что наслаждается. А оказалось, что очень старательно уговаривает себя быть счастливым, не сравнивать их, не замечать того, что Наташе никак не дотянуться до Марианны, что, как бы она ни старалась, а она и не старалась вовсе, ей не стать другой. Той самой, которая нужна ему. Той самой, от которой он по глупости своей так легкомысленно отказался.
Не смог! Не смог и не сможет он быть без нее счастливым! Вот что понял Лозовский, когда мерил камеру шагами, ведя бесконечный разговор с самим собой. И каким бы безжалостным ни было время, воздвигнувшее между ними препятствие почти в двадцать лет, оно не в силах было ничего изменить. Он, кажется, все еще любит ее…
– Простите, я прослушал. – Лозовский потер вспотевший лоб ладонью.
В кабинете Дмитриева было жарко. Снять куртку он постеснялся, слишком грязной была под ней рубашка. Теперь пожинал плоды собственной скромности, пот по спине струился водопадом.
– Есть мнение, что вы убили гражданку Волину, затем расправились с ее дочерью, – монотонно повторил Дмитриев, избегая смотреть на него.
Неприятен он ему был, это понятно. Как человек, польстившийся на богатство и ради этого убивший. Как мужик был неприятен, ради материального блага спящий с женщиной много его старше. Просто неприятен был потому, что небрит, что вонял потом, что не хочет говорить с ним начистоту.
Но, невзирая на это, в отличие от своего лохматого коллеги, Дмитриев вел себя сдержанно и корректно. Может, и стоило рассказать ему всю правду? Может, перестать играть в молчанку и уже начать хоть как-то себя защищать? Хотя бы ради того, чтобы выбраться на свободу и разобраться до конца со своими женщинами, раз уж в собственных чувствах он разобрался.
– Зачем мне их убивать? – удивленно отозвался Лозовский. – И Марианна… Разве она мертва?! Вы нашли ее?!
«А он ведь волнуется, спрашивая о ней, – подумал Дмитриев, наблюдая за Лозовским, отчаянно потеющим в своей теплой куртке. – Почему волнуется? За нее? Или потому, что ее могут найти? Не ее, а правильнее, ее труп!»
– Нет, не нашли, – нехотя признался Андрей.
– С чего тогда решили, что она мертва?! – разозлился Ярослав. – Она жива! Она просто… Просто уехала или сбежала, если хотите.
– Откуда такая уверенность? С того памятного дня ее никто не видел. В четверг… – Дмитриев назвал число, – она не пришла на работу, и никто ее больше не видел живой.
– Видеть не видел, но она звонила мне.
– Она?! Звонила?! Когда?! – Дмитриев не мог поверить в удачу, заставившую этого настырного парня начать наконец говорить.
– Через день после своего исчезновения, – начал вспоминать Лозовский. – Ну, да, правильно. В четверг она пропала якобы. А в субботу звонила.
– Что говорила? Я хочу спросить, о чем вы с ней говорили?
– Я не говорил, – досадливо поморщился Лозовский, вспомнив неприятный разговор с Наташей. – Жена взяла трубку, я работал в саду.
– Волина представилась?
– Нет, да и номер ее никогда не определяется. Но она хотела переговорить со своим милым мальчиком. А только она меня так называла и никто больше.
– Никто?
– Алла, ее дочь, могла в шутку. Но она ведь на тот момент, если я не ошибаюсь, уже была мертва?
– Значит, вы с ней лично не говорили?
– Нет. Потом звонила еще какая-то женщина, ее номер в моем телефоне не был забит, жена сказала. Тоже попросила меня.
– Вы не подошли?
– Меня просто не позвали, – виновато улыбнулся Лозовский. – Наташа ревнует. Она даже звонки тут же из телефона стерла, я потом проверял. За «милого мальчика» мне тоже досталось.
– Считаете, звонила Волина? – Дмитриев задумался.
– А кто еще? Думаю, что она.
– Они были знакомы? – уточнил Андрей.
– Кто?
– Ваша жена и Волина?
– Нет. Марианна вообще про Наталью ничего не знала.
– А Наталья про нее?
– Она знала.
Ярослав неприязненно поморщился, вспомнив, каким неприятным открытием стала для него Наташина осведомленность. Хитрила, получается? Изо всех сил желала заполучить его, потому и молчала? Хотя, может, она и права. В любви и войне все средства, как известно, хороши, вот она по-своему, по-женски, и хитрила ровно столько, насколько хватило ее сил. А потом прорвалось, потом выплеснулось, когда Марианна позвонила утром и назвала его милым мальчиком.
Где же она может скрываться? Где может прятаться ото всех? Даже дочь свою хоронить не стала. Причина должна была быть очень веской, очень! А может, она узнала про него и про Аллу? Так-так-так, а почему он не подумал об этом раньше? Почему снял со счетов, что его любовница может узнать про его тайные шашни с ее дочерью? Ведь если она узнала!..
Страшно просто представить, что она могла сделать с Аллой. А Алла теперь мертва. Это что же получается, черт побери?!
– Получается, мать убила свою дочь, – подвел черту Дмитриев под его предположениями, осторожно и с большой неохотой высказанными вслух. – Как считаете, такое возможно?
– Нет. Думаю, нет. Они могли поссориться, могли даже поцарапаться. Марианна как-то показывала мне глубокую царапину на руке, оставленную ее дочкой. Но чтобы… Она не могла воткнуть шприц с этой дрянью дочери в вену. Не могла!
– Вот видите, вы ее все равно защищаете, – удовлетворенно хмыкнул Дмитриев. – А многие считают ее страшным человеком.
– Я тоже иногда так считал.
– А сейчас нет? Не считаете?
– Сейчас… Честно?