Лозовский не понимал, откуда вдруг у него появилась потребность в откровенности. Может, устал без общения за эти дни, может, устал вести бесконечный монолог, слоняясь меж обшарпанных стен камеры. А может, просто проникся симпатией к этому парню, который наверняка был ему ровесником и наверняка в чем-то его понимал.
– Хотелось бы, чтобы честно, – улыбнулся ему Дмитриев, боявшийся поверить, что перелом все ж таки наступил и Лозовский, кажется, намерен выговориться.
– Я скучаю без нее. Сильно скучаю. Когда были вместе, то… Она ведь иногда так подавляла! Так ненавистна мне была ее властность, сила ее, несгибаемость. Ей ведь иногда даже говорить ни о чем не нужно было. Глазами вот так сделает… – Ярослав попытался воссоздать живущий в памяти тяжелый взгляд Марианны. – И все! Комментарии излишни. И говорить ничего не можешь, хотя хотелось бы!
– Потому вы и попытались найти счастье с другой женщиной? – безошибочно угадал Андрей.
– Да. Честно и добросовестно над этим работал и думал, что все сложилось, все у меня вышло. Пока здесь вот не очутился и не появилось время на то, чтобы все переосмыслить. Знаете… – Лозовский все же решился на то, чтобы скинуть с себя куртку, извинился, пристроил ее на спинке стула, поморщился от запаха собственного пота, снова извинился и продолжил: – Знаете, сегодня утром проснулся со странным ощущением… Не чувство благодарности, конечно же, но что-то наподобие него за то, что я в камере. Не очутись я здесь, может, и жизни бы мне было мало на то, чтобы понять… Не могу я без нее. Монстр в юбке, конечно, скала, глыба, но… Но не могу!
– А если с ней что-то случилось, Ярослав? Как тогда станете жить? – спросил Дмитриев, поняв наконец, почему ему с самого начала нравился этот парень.
Он не врал в отличие от остальных. Он либо молчал, либо недоговаривал, либо не врал. И в отношениях с Марианной Волиной он был искренним. И порвать с ней решил, когда устал. А ведь мог бы притворяться, как другие. Мог бы быть дальновидным и использовать свое сытое, удобное положение.
А он просто оказался честен, и все.
– Я не думаю, что с ней беда. – Лозовский заметно побледнел. – Мне кажется, я бы это почувствовал. Нет, она просто сбежала. Бросила все на произвол судьбы и сбежала. Так ведь часто бывает, когда человек оказывается в тупике, из которого не видит выхода. Согласны?
– Не знаю, что и сказать.
Дмитриеву пора было переходить к основной теме допроса, но он все медлил, боясь разрушить хрупкое доверие между ними. Оно дорогого стоило.
– Было бы много проще установить, жива она или сбежала, если бы мы могли воссоздать события той ночи поминутно, – осторожно начал Андрей, будто по тонкому льду двинулся. – И если бы не смерть ее дочери… Мы же не знаем, встречалась с ней той ночью Волина или нет.
– До двенадцати точно Марианна Аллу не видела, – еле выдавил из себя Лозовский, поняв, что молчать дальше смысла нет.
– Как вы можете быть в этом уверены? – Дмитриев положил руку на компьютерную клавиатуру, пора было заносить показания в протокол. – Вы видели Аллу Волину той ночью?
– Да, видел. Знаете, а я ведь… – Лозовский выдернул запястье из рукава рубашки и ткнул пальцем в засохшую царапину. – Это ведь я был в кабинете Марианны.
– Я знаю, – спокойно отреагировал Дмитриев.
– Вы?! Вы знали, что это я был той ночью в кабинете?! – Ярослав смешался. – А чего же тогда не сказали мне, что вам все известно? Столько бы времени сэкономили!
– Ждал от вас признательных показаний, Ярослав. Был уверен, что вы все поймете и рано или поздно начнете говорить. Так что вы там взяли?
– Ничего. – Лозовский со вздохом покачал головой. – Я не нашел того, что искал. Хотя Алка и уверяла меня, стерва, но…
– Что вы искали там, Ярослав? Вы были один? Вас кто-то сопровождал? Когда вы в последний раз видели Аллу Волину? Вы были у нее на квартире той ночью?..
Андрей забросал его вопросами, едва успевая печатать под его сбивчивую диктовку. Потом, когда Лозовского увели, он долго вчитывался. Долго анализировал, сопоставлял и все пытался найти хоть какую-то брешь в его показаниях. Брешь, намекающую на то, что Лозовский с ним неискренен. Не нашел. Не нашел ни единой несостыковки.
Теперь еще следовало заручиться показаниями дежурившего в ту ночь на фирме охранника, который, поганец, дал-таки ложные показания – на это стоило давить по полной программе, – и можно будет Ярослава отпускать. Пока, правда, под подписку о невыезде, но держать его в камере Дмитриев смысла не видел. Куда как больше пользы будет от него на свободе, если к нему еще человека пристроить для наблюдения, то возможно, что и след Волиной в скором времени отыщется.
Итак, он сознался все-таки, что в ту ночь дважды встречался с Аллой Волиной. Первый раз он поехал к ней сразу после неудавшегося разрыва с Марианной Волиной. Тогда, не дав ему договорить, она трусливо сбежала. Лозовский сразу же поехал к Алле.
Если жечь за собой мосты, то все сразу, решил он. Марианна была очень умной женщиной, она сразу все поняла и, хотя и не дала ему договорить, догадалась о главном – их встреч больше не будет. Теперь следовало дать это понять и ее дочери.
Алла была дома. Бродила по квартире в куртке и сапогах, не замечая, что пачкает дорогие ковры на полу. Лозовскому не обрадовалась, скорее наоборот. А когда он сказал ей, зачем явился, то и вовсе вышла из себя.
– Диск тебе отдать?! – злобно хохотала она во все горло. – А вот пойди и возьми его сам, этот диск.
После пятнадцатиминутных уговоров Алла призналась, что хранит диск у матери на работе.
– Либо в столе, либо в сейфе. Я не говорила ей, что это за диск, просто просила припрятать, – самозабвенно врала Алла Волина. – Пойди и возьми, раз тебе так нужно.
И он, как последний глупец, купившись на ее ложь, пошел. Правильнее, поехал обратно на фирму с твердым намерением забрать диск из сейфа или стола, куда его припрятала Марианна.
– Что было на диске? – спросил Дмитриев.
А на диске были запечатлены сцены их с Аллой свиданий. Эта распутная дрянь, когда Лозовский к ней приходил, втихаря включала камеру. Записывала все, потом что-то стирала, монтировала. И со временем собрала неплохую подборочку кадров, о чем и сообщила ему за день до того, как его жизнь покатилась с горы огромным грязным комом.
Лозовский, мало сказать, обомлел от такой новости. Он был раздавлен, расплющен, взбешен. Ведь если его Наташа…
Его милая, чистая, славная Наташа увидит это, то ни о каком строительстве их совместного счастливого будущего не могло быть и речи. Она не поняла бы никогда. Она не приняла бы эту часть его прошлого как нечто само собой разумеющееся, оно гремучей гадиной пролегло бы между ними, все отравив.
О Марианне он в тот момент не думал.
Ярослав беспрепятственно вошел в офис, поскольку ключ от входной двери у него имелся. Поднялся к себе, потом осторожно пробрался по бордюру к раскрытому окну кабинета Волиной, обыскал весь кабинет и таким же путем вернулся обратно. Диска он не нашел, как ни старался. Только руку поранил и наследил везде своей кровью. Главное, заметил, что поранился, уже в машине, а так бы непременно прибрал за собой. Подумал же он о перчатках, когда в столе и в сейфе шарил…