– Вам не кажется, что вам пора лечь спать? – продолжил он.
– Я не могу уснуть и предпочла бы остаться здесь с вами, чем ворочаться на постели и слушать, как храпит Элис.
– Почему?
Эмили заметила смущенное выражение на лице Дрейвена.
– Вам трудно поверить, что кому-то хочется побыть в вашем обществе?
– Да. Пока что такого желания ни у кого не возникало. А вы почему-то совсем другая.
Эмили отложила книгу в сторону и встала, оказавшись с Дрейвеном лицом к лицу.
– Возможно, потому, что я единственный человек, который когда-либо был рядом с вами. Думаю, что ваша любовь к одиночеству оттолкнула от вас даже самых упрямых.
– Но не вас.
Эмили улыбнулась:
– Да, я гораздо упрямее других.
– С этим я спорить не стану.
Эмили хотела прикоснуться к Дрейвену, но что-то в его позе подсказало ей, что делать этого не следует. И она перевела взгляд на темный лес.
Дрейвен слушал, как она дышит. Она была так близко от него, и он ощущал ее близость как физическое прикосновение.
– Один человек, – продолжила Эмили, нарушив молчание, – пошел на исповедь, взяв с собой индюка.
Очередная попытка вызвать у него смех заставила Дрейвена устало вздохнуть. Неужели она никогда не признает свое поражение?
– Индюка? – переспросил он, мысленно недоумевая, почему поощряет попытки Эмили рассмешить его.
– Да. И он попросил священника: «Прости меня, святой отец, за то, что я согрешил. Я украл этого индюка, чтобы накормить своих голодных детей. Не возьмете ли вы его у меня, чтобы наш Господь простил меня?» «Разумеется, не возьму, – ответил священник. – Ты должен вернуть его тому, у кого украл». «Но, святой отец, я пытался, а он отказался, и что мне теперь делать?» «Если то, что ты говоришь, правда, значит, это Божья воля, чтобы индюк остался у тебя. Ступай с миром», – сказал священник. Человек поблагодарил его и поспешил домой. И священник, кончив исповедовать, вернулся домой. Когда он вошел в кладовку, то увидел, что кто-то украл у него индюка.
Дрейвен с безразличным видом посмотрел на Эмили:
– И сколько таких шуточных историй вы знаете, миледи?
– Довольно много. Отец любит шутов, и у нас в замке мы часто их принимаем.
При мысли о том, сколько еще Эмили будет мучить его подобными шутками, Дрейвен почувствовал приступ головной боли.
– Значит, я должен терпеть их всю оставшуюся часть года?
– Если вы не облегчите себе участь и не рассмеетесь теперь.
Дрейвен чуть было не улыбнулся, но вовремя спохватился.
– Вам должно быть известно, что, как и вы, я никогда не признаю свое поражение.
Эмили наклонилась так низко, что почти коснулась Дрейвена кончиком носа.
– Всегда что-то делаешь впервые. – И, слегка откинувшись назад, добавила: – Дочь пришла к отцу за советом: «Скажите, отец, за кого мне выйти замуж – за Гарри или за Стивена?» «За Стивена», – ответил отец. «Почему?» – спросила дочь. «Потому что вот уже полгода, как я одалживаю деньги у Стивена, а он все еще приходит повидаться с тобой».
– Не так хорошо, как с норвежцами, – заметил Дрейвен с каменным выражением лица.
Она удивленно выгнула бровь:
– Значит, та шутка вам понравилась?
– Если я скажу «да», вы пойдете спать?
– Если бы я могла уснуть, то с радостью вернулась бы в палатку, но поскольку уснуть я не могу, то с таким же успехом могу остаться здесь и раздражать того, из-за кого не могу уснуть.
– А почему вы не можете уснуть из-за меня?
– Вы постоянно мне снитесь.
– Я не хочу этого слышать, – в раздражении произнес Дрейвен.
Эмили коснулась его руки:
– Тогда не могли бы вы по крайней мере забыть то, что я сказала насчет мужа, и относиться ко мне просто как к другу?
Ее прикосновение было таким горячим, а длинные пальцы казались такими белыми на загорелой коже Дрейвена. Как может такая хрупкая женщина потрясти до глубины души такого сурового мужчину?
– У меня нет друзей, – шепотом проговорил Дрейвен. Ему почему-то вдруг представилось, как его пальцы переплелись с пальцами Эмили.
– Даже Генрих? – спросила она.
– Я его вассал и служу ему в качестве такового. Мы близки, но друзьями нас назвать нельзя.
Эмили погладила Дрейвена по костяшкам пальцев:
– Вот уж никак не думала, что встречу человека, еще более одинокого, чем я.
Дрейвен смущенно кашлянул:
– Я не говорил, что одинок.
– Разве?
Дрейвен не ответил. Он не мог отрицать правду. Да, он одинок. И всегда был одинок.
– А вы знаете, что значит слово «друг», милорд?
– Переодетый враг.
Рука Эмили замерла.
– Вы так считаете?
– Я знаю, что это так и есть. – Дрейвен убрал свою руку. – Не будет дружбы – не будет предательства. Вы ведь никогда не слышали, чтобы кто-то сказал: «Он предал своего врага».
– Значит, вы никому не верите?
– Я верю в то, что рано или поздно все предают.
– Себя вы сюда тоже включаете, милорд? Когда вы говорите, что предают все, значит ли это, что в сердце своем вы способны предать короля, которому служите так ревностно?
– А разве я не предал его?
– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросила Эмили.
– Я поклялся ему, что не прикоснусь к вам, и все же дважды целовал вас, не говоря уже о том, что мы натворили вчера ночью. Сдается мне, что я предал короля, потому что он думает, что я сдержу свое слово. И вот сейчас вы опять рядом со мной, при свете луны, и снова пытаетесь соблазнить меня. Эмили замерла.
– В таком случае простите меня, милорд, что я соблазняла вас, я-то думала, что вы разделяете мои чувства. Как глупо с моей стороны. Пожалуй, я пойду лягу и оставлю вас пребывать в гордом одиночестве.
Эмили взяла книгу и направилась к своей палатке. Он бы с удовольствием «пребывал в гордом одиночестве», как красноречиво выразилась Эмили, но на самом деле пребывал в состоянии крайнего возбуждения.
Все эти годы Дрейвен жил в удобном для него коконе задушенных в самом себе чувств. Ничто не могло рассердить его, ничто не могло опечалить, равно как ничто не могло сделать его счастливым. Так было до того дня, когда он увидел Эмили с той чертовой курицей. Теперь та сцена казалась Дрейвену смешной. И он почувствовал, как уголки его губ приподнялись, и тут же спохватился.