– Вот это да, твою мать! Вот это да!
Подавшись вперед, Оля попыталась рассмотреть и прочитать то, чем так восторгался ее новый знакомый. Но ничего примечательного там не обнаружила. Дешевая местная газетенка, испещренная снизу доверху бесплатными объявлениями частного характера. Были там и рекламные строки, были некрологи и поздравления, но ничего того, что могло бы ей помочь в поисках Ксюши. Да и как можно, если газетный номер был выпущен несколько месяцев назад?
– Что там? – нетерпеливо спросила она, когда ей надоело созерцать безмерно счастливую физиономию сыщика. – Кто-то дал объявление о готовящемся покушении на Лешку? Или указал местонахождение моей подруги?
Лапин поднял от газетных строк горящие безумной радостью глаза и снова удивил ее, приказав:
– Сядьте, Ольга!
– Во как! – хмыкнула она, огляделась в поисках стула или табуретки, недостатка в которых раньше они не испытывали. – Чего так категорично?
Не ответив, Валера метнулся за печку и, сильно там загромыхав, вытащил на середину избы два венских стула с растрескавшимися сиденьями.
Эти стулья они с Ксюшей обычно устанавливали в саду под старой корявой яблоней. Еще ее отец смастерил под ней столик и пару скамеек. Столик выжил, скамейки давно сгнили. Вот и приходилось им вытаскивать на улицу стулья, чтобы отобедать. Ксюша тащила в старом закопченном чугунке сваренную кругляшом картошку. Лешка, если он приезжал с ними, суетился тут же рядом с шашлыками. Ольге обычно доставалась возня с салатами. Мишка с гиканьем носился по саду, срубая хворостиной головки бурьяна. Потом они рассаживались вокруг стола на этих самых стульях и обедали. И не было ничего вкуснее этого обеда под открытым небом в тени старой яблони, посаженной еще Ксюшиной матерью. И неудобства никто не замечал, и назойливая мошкара никому не мешала, и осыпающиеся на стол по осени листья казались необыкновенным сказочным подарком. И стулья эти поскрипывали тоже как-то необычно, словно вели непонятный им диалог с постанывающими вокруг них стволами запущенного сада…
Сейчас Валера распоряжался Ксюшиным имуществом. Он поставил стулья, которые они с подругой, посмеиваясь, называли семейным раритетом, друг против друга. На один уселся сам, во второй ткнул указательным пальцем и не менее категорично потребовал:
– Сядьте, есть серьезный разговор!
Ей многое не нравилось в его манере вести дело о покушении на Лешку.
Во-первых, несанкционированное проникновение в ее квартиру, и это при всем том, что ему предшествовало несанкционированное нападение на нее. Разве так милиция работает? Она бы давно заподозрила его в чем-нибудь страшном, не сиди он тогда в кабинете следователя Федора Ивановича, который казался приличным мужиком. И даже поговорил с ней по-человечески, не то что этот потрясающе красивый Валера. Разве бывают в милиции такие красавцы? Им самое место на театральных подмостках…
Во-вторых, что это за молчаливая навязчивость? Сам вопросы всякие ей задает. Сейчас вон усаживает на стул с вполне конкретным намерением допросить, а ей в ответ – тишина и никаких комментариев. Опять-таки, разве милиционер обязан провожать ее на работу и встречать после нее, а потом напрашиваться в свой законный выходной сопровождать ее в эту поездку? Что у него, других дел нет? По слухам, у каждого опера по сотне дел, половина из которых пылится на полках и за которые их регулярно треплет начальство. Что тогда он делает около нее?..Валера не успел задать ей свои вопросы, их задала ему она.
С опаской присела на растрескавшееся скрипучее сиденье, несколько раз качнула стул, пробуя на прочность, а потом грозно потребовала:
– Ваши документы, Валера!
– Что?! – сказать, что он опешил, не сказать ничего. Не было бы изящно изогнутой спинки, кувыркнулся бы назад со стула, точно. – Какие, к черту, документы, Оля?!
– Я хочу взглянуть на ваше удостоверение, Валера, – чеканя каждое слово, повторила она, заметив, как он запаниковал. Мамины уроки не пропали даром, чем-то она все же обладает. Трезвостью ума хотя бы, осторожностью, пусть и с небольшим опозданием… – Удостоверение оперуполномоченного, следователя или дознавателя, какие там еще должности в вашей структуре имеются, не знаю… Я хочу взглянуть на ваше удостоверение, выданное местным управлением внутренних дел. Ну? Чего же вы?
Лапин молчал. Вся стройность намеченных вопросов, которые он хотел ей задать, тут же была нарушена. В голове все смешалось и перестало казаться важным под таким ее наскоком. Нет, глаз у Федора Ивановича – алмаз, не проглядел девочку. Не проглядел…
– Нет у меня такого удостоверения, Оль. – Он коснулся своей умопомрачительной шевелюры, вздохнул виновато и еще раз повторил: – Нет его у меня.
– Тогда кто вы, Валера?! – Ей вдруг сделалось страшно и сразу нечем стало дышать.
На многие километры вокруг – никого. Они одни. Убежать она не успеет. Он сильнее, быстрее и ловчее. Сцена в их подземном гараже еще очень жива в памяти. Что, если он никакой не следователь, а сидел в кабинете Федора Ивановича, дожидаясь своей очереди на допрос?! Что, если он главный подозреваемый в покушении на Лешку, потому и сидел за ее спиной, притаившись?
– Не нужно ничего себе придумывать, – попросил он мягко, заметив, как бледность полезла на ее лицо, сразу заострив его черты до неузнаваемости. – Я не маньяк, заманивший вас сюда. Кстати, это вы меня заманили, а не я вас. Я всего лишь напросился.
– Зачем? И кто вы, наконец??? Какой интерес у вас ко всему этому??? Кого вы ищете, Валера??? – ей еле удалось произнести это, настолько голос оказался трудно управляемым от страха.
– Мой интерес? – Он вдруг улыбнулся ей загадочной шикарной улыбкой, из-за которой ей сразу же захотелось взять у него автограф. – Мой интерес – это вы, Оля! И в этом городе я тоже по той же самой причине – из-за вас.
– Из-за меня?!
– Да, из-за вас. И я так устал топтаться на одном месте, устал от съемного жилья и беспросветности проблем, что решил… решил рассказать вам всю правду. Может быть, мы сообща сумеем что-либо предпринять или придумать. Вы, я вижу, мастер разгадывать загадки.
Валера видел, что она пропустила его лесть мимо ушей. Широко распахнув глаза, Оля смотрела на него и не могла взять в толк, каким таким она боком пришлась этому парню. И она даже не догадывалась, насколько ему сделалось легко оттого, что он решил наконец рассказать ей всю правду.
Важность соблюдения инкогнито вдруг сделалась сразу неважной. Размер гонорара, половину из которого он мог потерять из-за своей болтливости, тоже перестал иметь значение. Сущность сыскаря обострилась настолько, что он забыл: кем и зачем он был послан в этот город.
Значение стала иметь истина! Вот как!
Валера чуть не присвистнул, выведя такую вот формулу своего порыва. Все остальное – мусор. Истина должна была быть восстановлена, а справедливость должна была восторжествовать. Его хозяевам нужно было не то? Черт с ними! Ему нужно другое – это вдруг стало иметь значение. Ему нужна была правда.