– А потом станет ругаться, – опечалилась девочка. – Она все время теперь ругается, как дядя Женя уехал. А вы у нас не станете жить?
Боже правый! Сквозь землю бы провалиться, да некогда! Дедков не знал, куда глаза девать.
– Нет, я поеду теперь.
– Дядю Женю искать? – она улыбнулась. – Вы найдите его и скажите, что мы скучаем. Ладно?
– Ладно, – сглотнул он комок, сразу вспомнив о своих пацанах.
Только сейчас вспомнил, как давно не виделись. Вот разберется с этим запутанным делом, отыщет Катьку и заберет их на недельку-другую. Ангелина вряд ли будет против. А если и будет, он найдет нужные слова, чтобы убедить ее. Взрослым всегда объяснить много проще, детям порой невозможно. Как вот, к примеру, объяснить этой милой девчонке, что дядя Женя уже никогда к ним не вернется. А мать так и будет кричать на нее и нервничать, пока не приведет себе еще кого-нибудь, способного скрасить ее одиночество и присмотреть за домом. А дядя Женя…
Один процент из ста, что он еще жив и что успел разбить пополам деньги с тем человеком, отчество у которого Иванович.
Н-да… Все-таки сумка с деньгами была украдена из машины убитого крутого не кем-нибудь, а Алексеем. И им же была припрятана под плетнем Голощихина. Но забирал ее у пьяницы уже не Алексей, а кто-то другой. Тот самый человек, с которым Алексей говорил по телефону и который потом увез его посреди ночи из этого города.
Кто этот человек? Кто носил отчество Иванович и обладал достаточным влиянием, чтобы Иван Голощихин взял да и за здорово живешь отдал ему деньги?!
Уезжая через пару часов из этого города, Дедков мог поклясться, что знает ответ на этот вопрос. Или очень близок к его разгадке…Тетя Маша вышла из церкви с просветленным лицом и очищенной от скверны душой.
Получила! Получила благословение от батюшки на добрые дела, теперь ей и страшиться нечего. Теперь за ней не только совесть, что изъела похлеще колорадского жука лист картофельный, теперь за ней еще и сам господь! Уж он-то не оставит ее в правом деле. Он направит и поможет. А то видано ли дело мирным днем под чистым небом людей убивать!
Первый раз она стерпела, когда Ваньку Голощихина отравили.
Если уж до конца честной быть перед богом и самой собой, то не верила она, что отравили его. Так и грезилось, что выжрал он чего-нибудь гадкого. Пил ведь, покойник, все, что плескалось.
Девушке она опять же помогла убежать, когда хотели ту заставить отвечать за смерть горького пьяницы. И по доброте своей и по справедливости не могла Катерина отравить его! Так подсказывало тете Маше сердце, так оно теперь и выходило.
Так это что касалось Голощихина Ваньки – пропащего во всех отношениях человека. Здесь тетя Маша если и взяла грех на душу, то совсем крохотный, незначительный. Но вот что началось потом!..
Два дня назад, когда тетя Маша шла с рынка, ее остановил вдруг ни с того ни с сего Митюня. Она и говорить с ним не собиралась. Не очень-то надо лясы точить с кем попало. Не любила она его по многим причинам, тут еще одна добавилась – тащила назад свою тележку с яблоками, не продала ничего. Только время потеряла по жаре да надорвалась с яблоками с этими. Тут еще соседа послал ей окаянный.
– Слышь, теть Маш, чего скажу. – Митюня скалился небритой рожей в ее сторону, чего-то интенсивно пережевывая.
– Чего тебе? – Она строго глянула на него из-под косынки и отвернулась тут же к своей калитке, начав греметь щеколдой.
– Мужики-то у тебя тоже были?
– Какие мужики? – Она сразу насторожилась, вспомнив двоих, что задавали ей много вопросов, ткнув предварительно под самые брови какую-то книжицу.
– Те самые, те самые, че ты прикидываешься? – попытался вдруг обидеться Митюня и непонятно с какой стати тут же полез в ее тележку. – О, яблочки! Чего назад везешь? Не продала? Давай я у тебя все оптом скуплю, тетя Маша. Подешевле будет, зато без хлопот.
– Обойдусь! – зло покосилась она на него. – Тоже мне скупщик нашелся! Говори, чего надо, и ступай себе с богом. Устала я!
Митюня не спешил, звучно похрустывая ее яблоком. Дождался, пока она отопрет калитку, вкатит тележку с яблоками на свое подворье. Дошел следом за ней до крыльца и как брякнет:
– Убили мужика-то одного, тетя Маша.
У нее аж сердце зашлось. Тут же вспомнился тот, у которого глаза были добрыми и печальными, что все про Катерину спрашивал. Второй-то уж больно въедливым был и не особо запомнился, он, кстати, ей и документ в лицо совал. А вот второго запомнила хорошо. Симпатичный и вежливый, и Катерину, судя по всему, любил. Очень переживал за нее.
– Это которого же?! – ахнула она, оседая на ступеньках.
– Терехов, говорят, его фамилия, – продолжал бубнить с набитым ртом Митюня. – Вроде большая шишка был. Народу от его конторы понаехало. Весь город вверх ногами перетряхнули, болтают. А чего они от тебя хотели, теть Маш?
– А тебе чего? – слабо огрызнулась она, сообразив, что убитый – как раз тот, что не очень ей глянулся.
Но дело разве в ее симпатиях?! Убивать разве след из-за того, кто кому нравится или нет?! Молодой же был совсем, и семья наверняка осиротела.
Ой, беда, беда горькая! Все ходили, вопросы задавали, вреда никому не делали. За что же убивать?!
– Наверное, слишком близко к кому-то подступились, – будто расслышав ее мысли, обронил Митюня и глянул на нее с подозрением. – А ты чего сомлела, теть Маш? Чего так перепугалась? Чего-то утаила от следственных органов или как?
Гад этот Митюня, как в воду глядел! Утаила она, давно таила, думала, что все это так и останется ее тайной и ничьей больше. А видишь, что делается! Видимо, нельзя больше молчать, раз люди гибнут. Видимо, придется ей всю правду рассказать где следует. Ее-то не убьют. Побоятся. Это поначалу она думала, что бандюги ей ту гадкую угрозу в конверте на крыльцо подбросили. Потом сообразила, чьих рук это дело. Теперь вот утвердилась в своем мнении.
– О чем умолчала, теть Маш? Чего-то знаешь, нет? – Митюня вдруг присел к ней на ступеньках и глянул прямо в душу заплывшими своими поросячьими глазенками. – Ты смотри, теть Маш, лишнему человеку, главное, не ляпни. Главное, надо знать, кому сказать. Ведь иное слово может либо жизни, либо целого состояния стоить. Ведь можно и заработать на том, что знаешь. И…
– А ну-ка геть отседова, паскудник! – отшатнулась от него тетя Маша и замахнулась в него чистым рушником, сорвав его с тележки. – Ступай быстро, коммерсант хренов!!! Нечего мне продавать, понял! Ничего не знаю, не ведаю, ступай!
Митюня, скроив недовольную гримасу, убрался восвояси. А она целый вечер провела в молитвах. И плакала, и прощения просила, да так разошлась, что на два дня слегла с давлением. А как оклемалась, сразу в церковь пошла. Только там решила она правды искать. Только там ей помочь способны и советом, и укором, если надо…