— А новое то, что, наверное, зря я согласился во всем этом участвовать.
— Почему?
— Потому! — огрызнулся он и насупился. — Потому что, хочешь ты того или нет, но это твое расследование обязательно толкнет тебя на неблаговидные поступки. Эта запись, кстати, не санкционированная прокурором, тому подтверждение. А тебе эти самые поступки совершать нельзя! В ходе твоего расследования ты обязательно преступишь закон! Пойми ты это!
Я его, конечно же, понимала. Ох, как я его понимала! Но кто захотел понять меня? Кто просыпался вместе со мной в холодном поту, увидев во сне фрагменты своего мужа, на опознание которых меня привезли в морг? Кто вместе со мной бился лбом о стену, пытаясь найти виновника его гибели?
Нет! Конечно же, я не была одинока! Мне помогали, поддерживали, вели расследование.
Но все это было в соответствии с «процессуальным порядком», как изволили мне объяснить. И перевернуть этот самый порядок с ног на голову никто не хотел, да и не мог. Мне долго объясняли, терпеливо выслушивали, но дальше этого дело не шло. И препятствием этому был Закон, на страже которого стояла и я…
— Ань, ты слышишь меня? — привстал со своего места обеспокоенный моим задумчивым видом Мишка.
— Слышу… Но отступать не хочу! Потому что я не могу больше с этим жить!
— Но может случиться так, что тебя дисквалифицируют! — попытался он нажать на меня.
— Пусть! — упрямо заявила я.
— И ты все равно ничего не добьешься, — продолжил Мишка.
— Пусть! Но я не буду жить с вечным чувством вины, что не нашла убийцу! Видел бы ты на похоронах глаза его дочери! — Нервы мои наконец не выдержали, и я заплакала. — Не могу больше, Мишка! Просто не могу! Я должна что-то делать!
— А почему именно сейчас? Почему не раньше? В то время, когда шло следствие? — совершенно искренне изумился он.
— Потому, что только сейчас я нашла в себе силы! Потому, что до сих пор была как сомнамбула!
Я еще что-то лопотала сквозь слезы о своем душевном надломе, в котором прожила последние полгода, о том, что только сейчас ощутила в себе силы для того, чтобы жить. А когда Мишка опять попытался что-то толковать мне о профессиональной этике, я послала его к, черту.
— В общем, если не хочешь мне помогать, все, ухожу! — выдала я напоследок и в самом деле пошла к выходу.
— Постой, — Мишка ринулся за мной следом, запутался в пододеяльнике и грохнулся на пол. — Ох! Все из-за тебя! Никогда не думал, что ты такая взбалмошная баба!
Пожалев бедного Мишку, который вкупе с похмельем еще и больно ударился локтями, я вновь уселась на табуретку и выжидательно уставилась на него. Он попыхтел, посопел, бросив пару укоризненных взглядов в мою сторону, и, наконец, изрек:
— Не думаю, что этот самый Алейников и есть любовник твоей Антонины.
— Почему?
— Потому! — огрызнулся он, потирая ушибленные места. — Скажем, интуиция! Но я не могу не согласиться, что во всем этом что-то есть"
— Что?! — уцепилась я за ту неопределенность.
— Пока не знаю. Но печенкой чувствую, что танцевать нужно именно с этого места. Все как-то здесь непонятно. Взять хотя бы фирму этого Алейникова: фасад — убожество, а пакетные окна по триста баксов каждое, у столов — ножки подламываются, а по углам камеры слежения… Спрашивается — зачем все это?
— Зачем? — Хотите верьте, хотите нет, но когда Мишка начинал вот так рассуждать, я млела.
— Чего-то он боится… Вопрос — чего?
Я наводил справки: дела у него идут нормально, никаких косяков нет, налоги платят исправно…
— Тогда что? — от волнения у меня пересохло в горле.
— Будем искать, — убежденно заявил Мишка.
— Кстати, Миша, а откуда ты все это?..
— А ты думаешь, раз Миша слегка выпил… — Здесь я не удержалась и закашлялась, он же, нисколько не смутившись, продолжил:
— Раз я слегка выпил, значит, все… Дело пропащее… Нет, милая! Миша дело свое знает.
Моя агентура, а у меня целая сеть, уже работает в этом направлении. Причем не только в этом городе…
— Ну ты даешь! — не удержалась я от восхищенного возгласа.
— Попутно ведется наблюдение за несчастным супругом, безвременно брошенным неверной супругой…
— И как он там?
— Есть кое-какие наводочки, но пока буду молчать, а то тебя швырнет в эту сторону: начнешь его телефонные разговоры прослушивать, следить за ним… А мужик, может быть, и вовсе ни при чем. Хотя, признаюсь, ведет себя довольно странно…
Странность, как выяснилось, заключалась в том, что Виктор совсем перестал пить. Мне-то это странным не казалось, отнюдь, но не моему другу Мишке.
— Ты совершенно не знаешь мужчин! — смерил он меня презрительным взглядом. — Мужик ведь, если он любитель выпить, с горя. что начинает делать? Молчишь? Он запивает, милочка! А этот бросил! Причем даже пива не употребляет…
Следующей странностью оказалось нежелание Виктора отвечать на телефонные звонки.
Причем Михаилу доподлинно было известно, что хозяин дома.
— Я названивал ему весь день! — продолжал он. — Но, кроме автоответчика, — хочу заметить, что он стер запись с голосом Антонины, — так вот, кроме автоответчика — ничего!
— Почему он это делает? — недоуменно покачала я головой.
— Этим я как раз и занимаюсь, — авторитетно заявил Михаил. — Я пытаюсь понять, для чего ему это нужно.
— И как ты это пытаешься понять? — иронично приподнялась моя бровь. — Лежа на диване в полуобморочном состоянии?
— Да-а-а! — укоризненно протянул мой друг. — Следователь из тебя — ни к черту! Может быть, как юрист и арбитр ты чего-то и стоишь, но Пинкертон из тебя, Аннушка, не выйдет!
— Почему это? — совершенно искренне изумилась я и почти тут же пожалела об этом, потому что Михаил пустился в долгие и нудные объяснения о том, как происходит процесс дознания.
Бог ты мой! Окончив восемь лет назад институт, проработав три года в адвокатуре, а затем год в суде, я, оказывается, и не знала, что для успешного расследования любого запутанного дела просто необходимо время от времени крепко напиваться!
Михаил так искренне убеждал меня в этом, так отстаивал свою правоту, приводя множество примеров из мировой практики и своей жизни, что я всерьез засомневалась в правильности моего обучения в вузе.
— И до чего же ты додумался, лежа поперек дивана? — уже почти без ехидства спросила я.
— Пока я не хочу обнародовать свои рассуждения, — с важным видом выдал мне Михаил. — Но хочу обещать, в обмен на твое обещание не соваться не в свое дело, что через день-другой у тебя будет кое-какая информация.
А сейчас ступай, а я продолжу…