— Кто такой Сева Малой? — прицепился Гарик.
Вонь от Зинаиды была непереносимой, но он терпел. Очень хорошо он помнил свое недавнее прошлое, когда его то из канавы вылавливали, то в подворотне патруль подбирал. И когда неделями с небритой рожей по городу блуждал, а белье менял и того реже. Потерпит…
— Чего ты прицепился, не пойму! — зазвенела неожиданно тонким голосом Зинаида и заметалась по комнате, то и дело подбегая к окну и высматривая там кого-то. — Выйди на улицу, дойди до угла, там таксеры тусуются. У них и спроси.
— Он с ними? — Гарик прищурился.
Зинаида вела себя очень подозрительно. То ли что-то недоговаривала, то ли какая другая причина. Наверняка старая наркоша ждала кого-то. Либо курьера, либо клиента. Тряхнуть бы ее сейчас как следует, да не тем мозги заняты. Не до нее теперь.
— Слушай, Зина, — очень вкрадчиво проговорил он, подошел к груде старого тряпья, где она только что лежала, и принялся носком ботинка футболить телогрейки по сторонам. — Мне ведь абсолютно плевать, что ты здесь прячешь. Мне…
— Чего прячу?! — Она охнула, ухватилась за сердце и медленно сползла по батарее возле окна на пол. — Ничего я не прячу! Чего пристал?! Девушка, скажи ему, чтобы отстал!
Девушка от разговоров уклонилась, столбом замерев посреди грязной комнаты. Ее мутило от всего: от грязи, от давно немытой гадкой женщины, от того, что Гарик Прокофьев вдруг начал копаться в груде вонючего тряпья. Ей хотелось быстрее на воздух. И подышать немного хотя бы даже сумрачной городской слякотью, это было все же лучше.
— Так что, Зина. — Гарик, разбросав телогрейки по комнате — их оказалось пять штук, — принялся методично ощупывать каблуком каждую. — Ведь если найду чего, труба дело, сама понимаешь.
— Сева Малой его увез, я честно говорю, — завыла Зинаида, хватаясь за бритую голову.
— Где его найти?
— А я почем знаю? Болтают, скрывается он. Вроде у малого того при себе большие бабки были. И пропали, болтают. И малый вроде тоже пропал. А бабки, слыхала, Хромого были. Вот Сева и смекнул, что его мотать начнут. Да так, что мало не покажется. Не менты, так парни Хромого. Он и того, смотался. — Зинаида уже вовсю хлюпала крупным носом, размазывая слезы по грязному лицу. — Только я не знаю, где он. Не знаю, поверь!
— Зинаида! Оп-па! Кажется, я что-то нащупал. — Его каблук и в самом деле напоролся на какой-то твердый шарик в одном из карманов. — Так что, я смотрю, что там, или…
— В деревне он! — взвизгнула снова Зинаида и тут же ходко поползла к тому месту, где каблуки Прокофьева портили теперь ее товар. — В деревне Ситяево. Там у него мать померла по весне. Дом остался. Туда он и подался.
— Откуда знаешь? — Гарик все еще топтался на кармане, хотя Зинаида всячески пыталась вытянуть телогрейку из-под него. — А вдруг ты врешь мне, Зинаида?
Она не врала. Он был когда-то профессионалом и знал, когда народ, подобный ей, врет. Зинаида говорила правду. Другой вопрос: кому еще она успела ее выболтать? Найдут ли они Севу Малого живым и невредимым в деревне Ситяево или его сонная артерия успела уже пострадать?..
— Не вру, мамой клянусь! — Зинаида неистово перекрестилась, путая последовательность, другой рукой она прятала за себя телогрейку, которую Прокофьев все же позволил ей забрать. — Там Сева, там! И никто больше об этом не знает. Никто! Спросишь почему? А я отвечу! Потому что про дом этот знаю только я. Он ко мне часто приходит, ну… Сам понимаешь…
Он понимал, как никто. Сева Малой и был наверняка тем самым курьером, который поставлял ей товар. Может, и выращивал травку в забытом богом месте, оставленном ему матерью в наследство. Их сейчас много развелось, земледельцев подобных. Пристрастились к сельскому хозяйству с некоторых пор, высевая запретное зелье среди глухой крапивы и лопухов.
— Так вот про этот дом только Сева да я знали. Жены у него нет. Братьев, сестер тоже. Делился только со мной, — стрекотала Зинаида, собирая расшвырянные по полу тряпки в одну кучу у стены, подальше от Гарика.
— А ты с кем еще поделилась сведениями насчет Севы Малого, а, Зинаида? Не было ходоков от Хромого?
— Тьфу тебя, тьфу, начальник! — Зинаида снова неправильно наложила на себя крестное знамение и тут же ухватилась за горло. — Не было еще никого! Да и не будет! На кой ему мои соседки?
— А кому же они на кой? Кому-то они были нужны, Зин. Кто-то порезал их. Кто? — Гарик высунулся из окна и пробормотал вполголоса: — Ну, погодка…
Сетка промозглости уступила место крупным хлопьям снега. Они тяжело шлепались на землю, стучали по оцинковке подоконника, брызжа на стекло стылой влагой. Машина, которую они оставили у подъезда, моментально затянулась тяжелым рыхлым чехлом.
Почистить бы, с раздражением подумал Гарик. Не почистить, врежет мороз, будет кататься как в саркофаге, дрянское дело.
— А я почем знаю кто? — озаботилась Зинаида, немного успокоившись, закурила, шумно затянулась с причмокиванием и тут же принялась рассуждать: — Посуди сам… Девку увозят. Это я про Лильку, а то Лили, Лили. Какая она, хрен, Лили?! Лилька она!.. Ее увозят на его тачке, так? Так! Он примчался с баблом, ее нет. Он вдогонку. Сева его где-то высадил. Где — не знаю, так что не смотри на меня так! Поедешь, сам спросишь! Сева, говорю, его где-то высадил, и малый пропал вместе с деньгами. А потом и девок по одной вырезали. Что это значит?
— Что? — Гарик устало потер веки.
То, что говорила Зинаида, новостью не было ни для него, ни для Даши. Это все они проговаривали раз по десять за день. И пытались, пытались, черт побери, как-то это все соединить. Нет, не получалось. Одни параллели, ни единого пересечения.
— А я думаю, что убили девок за то, что они видели того, кто укокошил этого малого с баблом. Они его знали, вот! Одна из них — Лилька то есть — знала точно. И могла Вальке проболтаться запросто. Вот их по очереди и того, угомонили. Что скажешь, начальник?
Может, так, а может, и как иначе. Выводы делать было рано. Поразило другое…
— Зин, а с чего ты взяла, что этого малого укокошили? Откуда такие выводы? — В сторону слабо охнувшей Даши Гарик сейчас старался не смотреть. — Вроде болтали, что он эти деньги прихватил, а девок как свидетельниц убрал собственноручно.
— Дурак, что ли! — воскликнула она вдруг, тут же перепугалась вольности такой, принялась извиняться и снова отсылать их к Севе Малому. — Он не тот человек, чтобы резать так вот… — Ее заскорузлая ладонь чесанула ребром по горлу. — Вальке-то располосовали, болтают, от уха до уха. Он не смог бы. Жидковат. Ну давай, давай, начальник, ступай уже. К Севке завтра обязательно съезди, он тебе скажет, где он его высадил, парня этого. Давай, давай, до свиданьица, тьфу-тьфу, прости господи…
Ситяево было не то чтобы очень далеко, всего-то километров тридцать пять — сорок, но беда была в том, что дорог туда не вело вообще никаких. Насколько знал Прокофьев, народ перебирался в Ситяево и в другой — чуть крупнее — населенный пункт паромом. Навигационный период по календарю закончился. Но мужики зачастую калымили до середины января, пробивая лед на течении баграми. Но это все были разговоры, а как было на самом деле, еще вопрос.