— Что-то я не пойму. — Иван Александрович потоптался рядом с ней в великой задумчивости. — Вы и впрямь больны, что ли, Тамара Михайловна, голубушка?! Может, я провожу вас?
— Куда еще? — Она снова насторожилась.
Старик наверняка очередную пакость задумал, не просто же так искрятся весельем его яркие бесовские глаза.
— Так больница за углом, в паре кварталов. — Иван Александрович невинно заморгал.
А Тамара Михайловна едва не расплакалась снова. За углом в паре кварталов располагалась психоневрологическая больница. Туда хотел препроводить ее человек, которому она собиралась помочь уберечь от грабителя все нажитое. И это благодарность?
— Грех вам, — коротко обронила Тамара Михайловна и, сильно ссутулившись, побрела к тому проходному подъезду, откуда несколько минут назад явился ее мучитель.
Чего было стоять и лаяться с ним? Какой в том прок?! И смысла не имело посвящать его во все тонкости запланированной ею операции.
Она точно знала, кто и во сколько пойдет сегодня на воровское дело. Можно было подождать его и здесь, но она решила, что надо ждать вора возле подъезда этого противного старикашки, возомнившего себя добрым молодцем. Посмотрит потом, кто помог ему. И еще придет извиняться. Только она не примет его извинений и отошлет от себя… может быть.
Тамара Михайловна медленно доплелась до дома, где жил гордый, высокомерный бывший военачальник. Но его подъезд обошла стороной, заняв наблюдательный пункт под козырьком соседнего. Встала там, приложив лицо к фигурной кирпичной амбразуре, кладкой своей будто специально приспособленной для наблюдения. По самому центру, как раз на уровне ее глаз, кирпичи были выложены через один, и видимость была великолепной. Там она и заняла свой пост.
Десять минут ничего не происходило. Она так и знала. И даже предполагала, что тот страшный человек провожает теперь Ивана Александровича до автобусной остановки. Дожидается, пока тот усядется на свое любимое место за водителем. Дожидается, пока автобус отъедет, и вот тогда уже…
Да, он появился ровно через десять минут.
Как он выглядел? Да совершенно иначе, чем всегда.
Теперь на нем была поношенная длинная, почти до колен, куртка. Странного вида брюки. Такие, как будто он спал в них недели две, не поднимаясь с постели. Вязаная шапочка петушком, надвинутая на самые глаза. И борода! Люди добрые, у него сегодня была борода! Пока его весь народ, сбившись с ног, во главе с милицией ищет, он бородой себя решил обклеить, прохвост, вор и негодяй!!!
У Тамары Михайловны даже руки зачесались, до того захотелось выскочить из своего укрытия, подлететь к этому мерзавцу и как следует дернуть того за приклеенную бороду. И по мордасьям ему еще надавать попутно. И лупасить его до приезда милиции.
Да, она ее вызвала! Хоть Иван Александрович и считает ее помешанной, она все равно позвонила сегодня в милицию и все, все, все им рассказала. Хотя…
Хотя там ее тоже наверняка сочли умалишенной, потому как откровенно рассмеялись в трубку и посоветовали отнести свои записи в издательство, занимающееся научно-фантастической прозой.
Ладно, приедут, нет, дело десятое. Она и сама поймает этого субчика. Ишь, прохвост, решил, что он самый умный, да?! Решил головы людям морочить и нажитого лишать?! Ничего! Сегодня будет у него это в самый последний раз…
Кодовый замок бородатый открыл без особого труда. Что было и неудивительно, он же следил за Иваном Александровичем, как, впрочем, и за всеми остальными ограбленными. Тяжелая металлическая дверь приветливо распахнулась перед негодяем. Он вошел в подъезд, и дверь плавно со щелчком закрылась.
Только тогда Тамара Михайловна вышла из своего укрытия и короткими перебежками двинулась к подъезду. Код она тоже знала.
Она, поняв все и вычислив без особого труда, кто станет очередной жертвой наглого грабителя, пообщалась разок-другой с женщинами из этого подъезда. Даже к одной пришла в гости якобы узор по вязанью срисовать. А на самом деле ей код подъездный был нужен. А вязать подобным узором она с десяти лет могла.
В генеральских хоромах противного Ивана Александровича было чем поживиться этому мерзавцу, скрывающему свой облик под вязаной шапкой и приклеенной бородой. Она сама там не была, а вот одна знакомая у генерала пару раз убиралась и рассказывала, что очень уж богато у Вани. И награды, и украшения покойной жены, и хрусталь, и столовое серебро, и денег много, которые, старый чудак, даже не прячет ни от кого. Они так и лежат у него стопкой прямо в хрустальной селедочнице в серванте.
Тамару Михайловну покоробило тогда, что эта женщина везде пролазила, все разнюхала и после этого еще смеет называть его коротким интимным именем — Ваня. И радовалась потом, когда Иван Александрович дал той отставку. Все же нюх у него был на людей, что ни говори. Ее вот, правда, все никак не разглядит.
Дверь квартиры отставного генерала была прикрыта неплотно. Злоумышленник не стал запирать, видимо, оставил себе путь к отступлению.
Она осторожно толкнула дверь рукой, поразившись тому, как дико трусит при этом. И сама даже не знала, в чем ее страх. В том, что выйдет сейчас один на один с преступником, который может быть не только приветливым при встрече, но и опасным. Или страх ее заключался в том, что она сейчас переступит святая святых — порог дома Ивана Александровича. Вдруг он на нее за это рассердится? Что тогда? Тогда она уже никогда перед ним не оправдается.
Вор шерудил в гостиной. Тамара Михайловна и пошла бы на цыпочках, чтобы не скрипеть деревяшками старого паркета, да громоздкие валенки с галошами мешались. Нарядилась тоже еще, додумалась!
До двери в гостиную ей все же удалось дойти относительно тихо. Встала в ней, как голкипер на воротах, подбоченилась и, позабыв всю на свете осторожность, как крикнет во все горло:
— А это чего же ты, паскудник, по чужим селедочницам лазаешь, а?! Это кто же тебе позволил, гад?! А я вот милицию уже вызвала, и едет она, и повяжет тебя сейчас, змеюку! Объяснишь им потом, зачем ты бороду приклеил и зачем так долго от людей свою харю прятал!!!
Он был не из трусливых — этот квартирный вор, грабящий несчастных одиноких стариков.
Его согбенная над раскрытыми ящиками серванта спина замерла лишь на мгновение. Он тут же почти выпрямился струной. Повернулся к ней боком и так же боком двинулся к двери. Он шел прямо на нее. Шел, никого и ничего не пугаясь. И глаза его…
Такие знакомые и добрые прежде глаза смотрели на нее с ледяной жестокостью.
«А ведь меня сейчас убьют!» — подумала Тамара Михайловна, но как-то странно, без страха почти, как о ком-то постороннем, а не о себе самой. Убьет! И никто ничего так и не узнает! Ни Иван Александрович, ни Даша.
Девочке-то… Девочке-то как жаль, что она ничего не расскажет! Ой, беда, беда!..
Она попыталась попятиться, но поскользнулась в своих нелепых галошах на навощенном полу. И падая, еще успела подумать: кто же это так расстарался, кто же так пол генеральский умаслил, что на ногах стоять невозможно. Шарф полез ей на лицо, когда она приземлилась на спину, и поэтому она не видела в руках грабителя узкого лезвия ножа.