— Да, была. Утопла она в пруду. В его пруду и утопла. Он же, говнюк этот, и пруд купил, и ельник, что за ним. Конезавод, говорят, собрался возводить.
Какой ему конезавод, коли он самый главный конь и есть!!! Конь в пальто! — Он смачно выругался и, не позаботившись извиниться, продолжил:
— Это уже прилично времени-то прошло. Сколько, точно не помню, врать не буду, но этой его Ванны еще не было.
— Ванды… Вы хотели сказать, Ванды? — поправила его Рита с улыбкой.
— Ванды, Ванны, какая разница. Не было ее тута. Она много позже появилась. Когда Кольку уже и по милициям, и по судам оттаскали. Он тут затих!
Затих так, что я его даже проезжающим на машине не видел. Нырнет в дом, и нету его. А потом эта его белобрысая проститутка появилась. И что за мода такая: как белая девка, так проститутка непременно!
Рита могла бы возразить, что среди представительниц древнейшей профессии встречаются и брюнетки, и шатенки, но не стала, успев попутно позлорадствовать и в адрес Зинаиды.
— Так вот, Соню-то Колька любил. Любил и баловал. То одну машину ей купит, то другую. Нарядов было тьма. И тут вдруг словно кошка между ними пробежала. Начали собачиться, причем даже на людях. В магазин местный зайдут, крысятся. На улицу выйдут гулять, брешут. По пруду в лодке — опять скандал.
— А это вы откуда знаете?!
— Так у меня огород с теплицей смотрят аккурат на Колькины владения. Ну, и иногда я вижу, слышу. Они особо и не прятались. Ну, и у нас, у дачников, какие тут еще развлечения? Полгода в земле ковыряемся, чего же не полюбопытничать, — не стесняясь, пояснил мужик. — Они на пруд, я в огород. Они в ельник, я…
— Вы за ними следили?! — ахнула Рита, инстинктивно отодвигаясь от него ближе к дверце.
— Ну… Скрывать не стану; иногда и приглядывал. Только вот не углядел, когда Соня эта в пруду утопла. Думаю, что помогли ей утонуть-то. — Мужик глянул на Риту печально. — Плакала она перед этим в ельнике-то. Сильно плакала и по коленочкам себя кулаками все стучала. И еще все время приговаривала: ненавижу, ненавижу…
— Кого же? — Рита невольно заинтересовалась и снова пододвинулась ближе к дачнику. — Николашу?
— А то кого же! А тот парень ее все утешал, все утешал… Тебя где высадить-то, барышня? — Мужик затормозил у пивного ларька, венчавшего вход на рынок. — Хочешь, дальше провезу.
— Нет, нет, спасибо! Я доеду автобусом. — Рита опустила ноги на землю, слезла с сиденья, вытащила сумку и, перед тем как захлопнуть дверь «Москвича», опомнившись, спросила. — А что за парень-то ее утешал? Это я про Соню… Кто же ее утешал в тот день?
— А-а, заинтересовала, стало быть, тебя история моя. — Дачник хитро прищурил глаза, почти спрятав их в глубоких морщинах.
— Ну да… Конечно, интересно…
— А утешал-то ее, барышня, тот самый парень, с которым ты целовалась в ельнике, так-то! Ну, бывай!
Хитрый мужик проехал на своей машине под рыночной вывеской и вскоре скрылся из виду за широкими прилавками.
Рита еще долгих десять минут продолжала стоять и таращиться ему в след.
Вот так так…
Вот это хитрец! Все выведал, обо веем расспросил: у кого гостила, с кем приехала, а сам… А сам вчера подглядывал, как она целовалась с Кораблевым.
Гадость какая!..
Ей удалось встряхнуться лишь тогда, когда на пивном ларьке загромыхали металлические жалюзи. Застекленное окошко распахнулось, и оттуда вынырнула заспанная физиономия толстой тетки в клетчатом платке.
— : Налить, что ли? — хмуро поинтересовалась она, неприязненно оглядев Риту с головы до ног.
— Чего налить?
— Пива, чего же еще! — пробасила тетка, схватила с подноса пивную кружку и принялась вытирать ее грязно-серым полотенцем.
— Нет, конечно же! Не надо! — Рита отшатнулась.
— Чего тогда торчишь тут; проваливай, не пугай мне клиентуру…
Клиентура — такая же заспанная и грязно-серая, как сама продавщица и ее полотенце, уже начала понемногу стекаться к благословенному месту.
Рита поспешила убраться.
Она благополучно доехала до своей остановки в полупустом автобусе. Зашла в только что открывшуюся булочную. Купила горячих ванильных булок, усыпанных сахарной пудрой, и помчалась домой.
Первым делом — чайник на плиту. Распахнуть все форточки. Позвонить Аньке и доложиться о том, что вернулась. Разговаривать некогда, очень хочется кофе с булочками. «Да, да, с ванильными. Ну да, еще не остыли. А если она начнет приставать, то остынут непременно…»
Огромная кружка кофе с молоком дымилась на столе. Рядышком — плетеная корзинка с булочками. В бабкиной глиняной масленке кусок подтаявшего масла.
Рита разрезала булочку вдоль, клала на рыхлую пахучую поверхность кусочек масла и наблюдала за тем, как оно быстро исчезает в ноздреватых сдобных глубинах. Потом она с удовольствием откусывала, неторопливо жевала. Зажмурившись, отхлебывала сладкий горячий кофе с молоком, и, проглотив, повторяла все сначала.
Хорошо…
В одиночестве тоже есть свои преимущества.
Их можно найти, если постараться. Никто не зудит над ухом, не требует выпрямить спину или убрать локти со стола. Никто не берет под сомнение ее вкусы. Никто не оспаривает права сидеть и таращиться в окно на пробуждающийся воскресный город. Никто не мешает смотреть и думать…
Рита хмыкнула собственному лукавству. Ведь проняло же, да как проняло!
Соня, стало быть… Прекрасная девушка Соня, предшественница Ванды. Любимая женщина Николаши, которую с какой-то стати утешал в ельнике Кораблев Эдик. И в этот самый ельник он потом привел и ее — Риту. Утешать не утешал, но целовал долго и страстно. Так долго, что у нее даже в горле пересохло. Потом весь вечер он с Николашей ссорился, и камнем преткновения была все та же девушка Соня, ныне покойная. Если бы не Зиночка, неизвестно, чем бы еще все это дело закончилось.
Но Зиночка — умница, красавица — вовремя влезла и все правильно расставила по своим местам.
А почему? А потому что она, оказывается, давно и безнадежно любит Кораблева. А он — мерзавец — об этом почему-то даже не догадывается. И ее якобы видит если не в первый, то по пальцам можно пересчитать, в какой раз. А Зиночка взглядов его не разделяет. Он — ее любви, а она его взглядов. Он почему-то тяготеет больше к тому, чтобы целоваться с рыжеволосыми циничными барышнями на том самом месте, на котором утешал…
На колу, что называется, висит мочало, начинаем все сначала.
Замкнутый круг получается. Совершенно замкнутый круг, если не сказать — порочный.
А почему не сказать? Страсть Кораблева к Маргарите Жуковой разве не порочна? Очевидно же, что чувствами там и не пахнет… Что тогда там присутствует, как не какой-то порочный интерес!