— Нет, один у дверей остался, караулить. Говорит, хочу, чтоб все честно было. А я пошел к себе немного выпить, то есть я сначала к Валентинычу заглянул, сообщить, что у нас гости, но он уже свою норму принял и спал, я и пошел один. Выпил, о жизни подумал, покурить решил, дай, думаю, гляну, как там гости, а возле дверей никого. Я удивился, потому что времени прошло совсем немного, сунулся в мертвецкую, там только клиент в уголке. Ну, думаю, слабоват парень оказался, а на столе, не поверите, сотня лежит, я ее взял и уж к себе идти собрался, но что-то мне трупик не приглянулся, что-то в нем не так было. А я непорядка не люблю, подошел, значит, чтоб разобраться, а у него, у трупа, руки-то и нет, кисти то есть. Честно скажу, очень я испугался, такого у нас отродясь не водилось, да еще сотня эта, ведь припаяют соучастие. Вот я в беспамятстве на каталке его и вывез.
— Куда? — ахнула я.
— Куда-куда, — вздохнул Петраков, — в коридор. А вообще хотел на кладбище. Вон оно, в двух шагах. Думаю, сброшу в могилку, бомжу все равно, где лежать.
— Так кладбище старое, здесь давно не хоронят, — насторожилась я.
— Я тогда об этом не подумал, испугался очень. Ведь положения своего мог запросто лишиться за такие-то дела. Слыхано ли, чтоб у трупа руку оттяпали. Очень я переживал и мозгами немного тронулся, потому и о кладбище рассуждал однобоко, не подумал, что там давно не хоронят, да и труп туда на каталке не повезешь.
— Ты к тому времени и вторую бутылку выпил? — уточнил Юра.
— Так ведь выпьешь, когда такое творится. Просто беда. Труп в коридоре, я в расстройствах, и тут вдруг новеньких привезли, Валентиныч поднялся и трупа хватился. Где, говорит, мужик? Я с перепугу взялся отнекиваться, Валентиныч злой как черт, очень ему труп нужен, точно он ему родственник… Я-то чую, дело плохо, неизвестно, что хуже, одна рука пропала или весь мужик целиком. В общем, вернул его на место, а Валентиныч как увидел, что бомж в уголке лежит, говорит мне: «Все, Василич, пора на кефир переходить, не к добру». В тот момент он натурально увидел, что труп у нас понес потери, и страшно расстроился, хоть я его и уговаривал, давай, мол, сор из избы не выносить. Какое там, никак, говорит, нельзя. В общем, сообщили, но я на своем стоял твердо: ничего не видел и не слышал. Вот хоть режьте. Нам выговор с занесением, на дверь засов и две смены кряду начальник наш с проверкой ходил, чтоб, значит, мы употребляли умеренно. Валентиныч очень расстроился и на этой почве того… в реанимации, инсульт… Бомжа схоронили, и начальство подобрело, даже шутило вчера, мол, что-то у вас покойники по ночам бегают? Вы их поймали? — без перехода спросил Петраков.
— Кого? — не понял Юра.
— Мордастых, — нахмурился Василич. — Откуда вы обо мне узнали?
— Рука объявилась.
— Где? — необычайно заинтересовался Петраков. — Я все гадаю, на кой ляд она им понадобилась?
— Вы бы, гражданин Петраков, лучше вспомнили, как эти мордастые выглядят, — вздохнула я.
— А чего вспоминать, морды круглые, стриженые, одним словом, шпана.
— А поточнее нельзя? — начала злиться я. — Да не разглядывал я их, опять же выпивши был.
— А джип? Номер запомнили, марку, цвет какой?
— Цвет темный, номеров не видел, а в марках я не разбираюсь. Вижу, что джип, а уж как он там называется…
— Понятно, — вздохнула я, сообразив, что расспрашивать Петракова дальше — только время терять. Как видно, Юра думал так же. Он вздохнул, огляделся и сказал:
— Ладно, дед, об истории этой особо не трезвонь, сам говоришь: мордастые да на джипе…
— Не дурак, понимаю, — поспешно кивнул Петраков, — я только родной милиции, как есть сознательный гражданин, то есть с пониманием и всегда за милую душу, особенно если без протокола.
Мы торопливо простились и побрели в сторону кладбища.
— Что думаешь? — начала я приставать к Юре.
— А чего тут думать? Явились какие-то придурки и оттяпали у трупа руку. Извращенцы.
— Зачем им рука? — схватив Юру за локоть, перешла я на трагический шепот. — Ясное дело, им был нужен палец. Понимаешь?
— Тогда почему оттяпали не палец, а руку?
— А если бы одного пальца им не хватило? — поспешила я развить свою мысль, видя, что Юра с беспокойством смотрит на меня. — Предположим, меня надо было поторопить? Что ж, каждый раз в морг за пальцами бегать? А тут у них в запасе еще четыре штуки…
Юра замер, посмотрел на меня и заявил:
— Белая горячка.
— У кого? — нахмурилась я.
— Ладно, — вздохнул он, — допустим, им нужен был палец, допустим, тот самый, что лежал у тебя на тарелке. Что это нам дает?
— То, что Витьке пальцы никто не отрубал.
— Тогда, может, и искать его ни к чему? Сам найдется?
— Тебе бы только ничего не делать, — разозлилась я. — За что тебе зарплату платят?
— Зарплата, — презрительно фыркнул Юра, — ТЫ б ее видела. Да за такую зарплату из дома грех выходить.
— Не ты один страдаешь, — попробовала я урезонить его. — Если ты такой корыстный, мог бы найти работу поденежней. Шел бы в бандиты, рожа у тебя, кстати, подходящая, только раскормить ее побольше.
— Мне в бандиты идти совесть не позволяет.
— Что-то я в тебе совести не замечала.
— Ладно, кончай дискуссию. Мне, между прочим, на работу надо, дел по горло — убийство, два изнасилования и четыре ограбления квартир, — а я с тобой полдня таскаюсь, пальцы ищу.
— Юрка, — хмуро позвала я, — ты мне правду сказал?
— Когда? — насторожился он.
— Тогда. Про дочку свою и все прочее. Может, тебе кто-то велел так сказать? Может, тебе начальство запретило в это дело соваться?
Юра таращил глаза и хмурился.
— Чего-то я не понял, — сказал он с печалью.
— Витька — бывший фээсбэшник, — выпалила я. — И за день до его исчезновения к нему заезжал дядька, с которым он якобы вместе работал. А где работал? Ясно: в ФСБ. И пальцы ему никто не резал. Соображаешь?
Юрка схватил меня за локоть и увлек к ближайшим деревьям, при этом как-то странно оглядываясь.
— Что ты несешь? — спросил он трагическим шепотом.