Мунку не нужна книга. Друг вызывает раздражение. Дагни глаз с него не спускает.
– А вам, – Эдвард повернулся к девушке, запнулся от волнения. – Вам, Дагни, нравятся мои работы?
Она кивнула слишком быстро и сильно. Выдавая лгунишку, вздрогнули заколотые в высокую прическу смоляные локоны. Девушка равнодушно заметила:
– Вот только луна у вас на картинах странная. Почему вы рисуете ее всенепременно полной? Мне больше по нраву полумесяц.
Август смущенно кашлянул, запуская пальцы в густые каштановые волосы. Да, это он сказал Мунку, что луна всегда круглая. Строго говоря, он сказал, что вообще луны было две, но одна упала на Северном полюсе. Эдвард, как ребенок, всему верит на слово.
– А что такое полумесяц? – тихо спросил Мунк.
Дагни со Станиславом засмеялись, и от этого Эдварду сделалось совсем горько. Даже друзья потешаются над ним. Выставка провалилась. Никогда он не получал от жизни ничего хорошего. Прекратить это все. В любом случае он ничего не теряет. Дождаться окончания вечера и…
А впрочем, зачем ждать?
– Пойду, прогуляюсь, – бросил он, вставая со стула.
Состязавшиеся в остроумии Станислав и Август, вдохновленные обществом очаровательной норвежки, не заметили его ухода…
В шаре отразилась одинокая высокая фигура, бредущая по едва освещенной газовыми фонарями улице.
Но Альберт Кольман этого уже не видел. Растолкав заснувшего на сеновале Ганса, он распорядился заложить экипаж и помчался в Берлин.
Въехав в город, он остановил нетерпеливых лошадей и закрыл глаза. Эдвард Мунк сейчас должен быть… О, только бы не опоздать! Художник сидит на берегу Шпрее и вот-вот бросится в ее стремительные воды!
– Послушайте, не делайте этого, – закричал Кольман в ночь. – Вы хороший художник, и я готов купить все ваши работы!
Наконец, он увидел Мунка – съежившегося, без пальто, пристально вглядывавшегося в реку.
– Я готов купить все ваши работы, вы слышите меня?
В голубых глазах художника отразилось невыносимое страдание.
– Я не могу их продать. Это же мои дети. Разве можно продать своих детей? Как я буду жить без них? – пробормотал Эдвард. Потом он пару раз моргнул и закричал: – Каким образом вы меня нашли? Я помню вас на выставке, вы еще хотели меня утешить. Не надо брать меня под руку!
– Пойдемте, – Кольман все же оттащил упиравшегося художника от берега. – Я отвезу вас домой. О, с моей стороны нет намерений вас утешить. Я говорю совершенно серьезно. Готов купить все ваши работы. Назовите цену. Где вы живете?
– В меблированных комнатах фрау Шниттель.
«Редкостная дыра», – подумал Кольман. Но вслух сказал другое:
– У вас будет все. Хорошая квартира, удобная студия, я хочу создать вам нормальные условия для работы.
– Я больше никогда не смогу писать. Все кончено, – пробормотал Мунк и сладко захрапел.
Воспользовавшись этим, Кольман легонько тронул поводья.
Он правил экипажем, и на душе было неспокойно. Все отчетливее понималось: свои работы Мунк не продаст.
– Убирайтесь к черту! – заявил художник после пробуждения. – Вы мне снитесь. Только это какой-то ледяной сон.
– Черта нет, – машинально отозвался Кольман. – Доброй ночи, господин Мунк. Советую вам подумать над моим предложением.
Возвращаясь в Потсдам, торговец живописью думал о том, что Мунк совсем спятил. Картины продавать не хочет. Да еще и теплую ночь называет ледяным сном. Странно все…
«Ничего странного, – возразил тот, чье существование Кольман упрямо отрицал. Он ехал рядом, и невнимание возницы доставляло ему неудобство, экипаж то и дело попадал в ямы. – Просто ты холода не чувствуешь, как не чувствую его я и те, кто с нами. Эдвард пока не в их числе. Но мы ведь с тобой постараемся заполучить и его, правда?»
2
– Блин, ну ты можешь ехать побыстрее? – Седов закурил и раздраженно уставился в окошко. «Форд» Лики Вронской, казалось, намертво застрял в пробке. – Давай, забирай влево, проскочишь!
Лика проигнорировала его замечание и перестраиваться не стала. Она габариты своей машины знает. Втиснуться между хитами столичных дорог – крошкой «Hundai Getz» и «паркетником» «Lexus RX 300» – без повреждений нет никаких шансов.
Следователь вздохнул и сокрушенно пожаловался:
– Есть хочется. С утра крошки во рту не было.
– У меня тоже. Какой длинный день сегодня. Мне кажется, он никогда не закончится.
– Да перестраивайся ты! Между прочим, сама напросилась. Я тебя на веревочке за собой не тащил!
«Фордик» послушно вильнул в соседний ряд. По нему автомобили, и, правда, двигались чуть быстрее. Вслед машине истошно засигналили «доброжелательные» московские водители.
Ругаться с Седовым у Лики Вронской уже просто не осталось сил. Она наслушалась от него за сегодняшний день по полной программе. Свое мнение по поводу изучения Ликой «матчасти» Володя высказал еще в морге. Даже Ален Делон расчувствовался, заметил:
– Да ничего страшного, хорошо, что писательница интересуется подробностями нашей работы.
В морге же и выяснилось: эксперт не сомневается в похожем характере нанесения ударов Карине Макеенко и Инессе Моровой. В грудной клетке Макеенко осталось лезвие ножа. Со стопроцентной точностью Делон затруднился поручиться, что женщин убивали одним и тем же ножом. Но, судя по ранам, орудия убийства были минимум похожи. Также эксперт, открыв в служебном компьютере результаты вскрытия Инессы Моровой, заметил еще одно совпадение. Смерть женщин наступила в результате первого же удара, нанесенного в сердце. Возможно, убийца – медик, прекрасно знающий анатомию. Количество нанесенных женщинам ран практически совпадало: сорок одна у Карины Макеенко и сорок две у Инессы Моровой.
– Надо ехать к тому следователю, который выезжал на труп Макеенко, – решил Володя Седов.
– Я с тобой!
– Ага, сейчас. Профессий, не охваченных твоим вниманием, еще много. Вперед и с песнями. А мне работать надо.
И все же Лика Вронская своего добилась. По банальнейшей причине. Пока Седов общался с экспертом, дежурный автомобиль вызвали на место очередного происшествия. Шансов на его возвращение не было – в округе Седова преступники творили свои гнусные дела очень активно.
– Ладно, поехали, – буркнул Володя, опускаясь на сиденье Ликиного «Форда»…
Коллега Седова, церемонно представившийся Валентином Алексеевичем Бестужевым с уточнением «из тех самых Бестужевых, ну вы понимаете», Вронской не понравился с первого взгляда. Из-за нечищеных ботинок и серого свитера, утыканного комочками свалявшейся шерсти. «Тоже мне, потомок дворянского рода», – невольно подумала она.