– Наташ, а как будет «Как тебя зовут?» по-немецки? – интересуется мальчик, лихорадочно почесывая затылок.
Светусик с Лериком отзываются одновременно. Способные, урвали свой клок от паршивой овцы с плохой потенцией. На бессексии и пара немецких фраз приобретает ценность. Интересно, какими еще словами пополнился лексикон прытких барышень?
Я собираюсь сказать Егору, что девочка еще слишком мала для бесед, но откуда-то сверху, с дорожки, петляющей между пальмами и соснами, раздается невыносимый ор. С таким отчаянием, наверное, вопил бы котяра, которому садисты зажимают в тиски мужское достоинство. Покачиваясь, как камыш на ветру, комплект Сергеев, притворяющихся сирыми уволенными менеджерами, дарит миру гордые революционные песнопения:
– И вновь продолжается бой!
– И сердце так бьется в груди!
– И Ленин…
Всполошившаяся пляжная публика видит следующую картину: еле переставляющий ноги Сергей-Толстый вдруг отпихивает Сергея-Лысого и сгибается в рвотном позыве. Парень не успевает даже ни отойти в сторону, ни хотя бы отвернуться – красные жидкие массы хлещут фонтаном на белоснежный мрамор, растекаются по сторонам.
Фу-у, гадость!
Впрочем, я и не такое вижу по работе. Человек ко всему привыкает…
– Вот прикол! Да пацаны, похоже, не ложились еще, – пытаясь скривить практически неподвижные губы, комментирует инцидент Лерик, – на Толстом та же рубашка и те же белые брюки, что и вчера в баре. Сто пудов с вечера бухают.
Светусик, прикрывая нос клочком журнала, ехидно замечает:
– Неа, портки уже теперь не белые. А конкретно такие розовые, заблеванные. Как они нас завернули, а?! Ну и пусть, мы девчонки простые. Все равно нам мужика в таких портках сейчас даром не надо. Пусть уж лучше путевка сгорает.
– Не скажи. Ты что, не помнишь – с утра да вечера ведь вкалываем, весь год – как белки в колесе, и на личную жизню времени совсем не остается, а тут мы расслабляемся, надо ловить момент и мужика завлекать. Будем брать пример с Натусика. Молодец, девчонка! Не останавливается на достигнутом! Только она немца оприходовала, и сразу на Андрюшу глаз положила, зырк-зырк. Ну че ты отмахиваешься, Наташ! Видели мы вчера, как вы на дискотеке отжигали. Вот я правильно сразу просекла: Натусик – наш человек. И это здорово, так и надо. Жизня у нас одна, и приходится ловить любого мужика, который под руку подворачивается…
Трехэтажный мат – такая ерунда. У меня в сознании уже Манхэттен, десятки небоскребов взмывают к облакам.
Тем временем шоу наверху продолжается. Видимо, Сергей-Толстый еще не настолько пьян, чтобы не стыдиться разметанного на глазах всего отеля фарша. Подхватив пошатывающегося Лысого под руку, он пытается уйти. Но они движутся слишком медленно, и к мужчинам приближается служащий отеля. Насколько мне видно, лицо одетого в белую униформу турка выражает скорее сочувствие, чем раздражение. Судя по его мимике, он не высказывает претензии, а интересуется, нужна ли помощь. Бац-бац-бац! В ответ на его вопрос Сергей-Толстый вдруг размахивается и выбрасывает вперед кулак! Турок без труда уклоняется, удар приходится в ухо Сергею-Лысому. Тот неожиданно перестает покачиваться, на лице появляется осмысленно-удовлетворенное выражение – и Сергей-Толстый улетает в сторону ближайшей скамейки.
Твою мать-перемать!
Надо ли еще удивляться, что на курортах не любят русских!
Да мы же как свиньи себя иногда ведем!
А с меня – довольно! Я знаю, что сейчас сделаю! С балкона я заприметила отличный закуток – на газоне, между пальмами, возле прекрасной красно-фиолетовой клумбочки. До пляжа придется идти минут десять, но это мелочи. Зато никакого трепа, никакого музицирования и никакой, никакой тошниловки! Поваляюсь там до обеда. Схожу перекушу, а потом убегу в город, шататься по улицам и изучать местные лавочки. Подальше от русскоязычной компании, как-то мы все излишне плотно в последнее время общаемся!
– Натусик, можно у тебя кое-что спросить? Только без обид, оки? – Света, подняв на лоб солнечные очки, смотрит на меня умоляюще. – Твой немчик сейчас как, свободен? Ты же проверяла, у него там все работает? Так, может, мы с Лериком попользуемся? Путевка ведь сгорает!
Лера завистливо вздыхает:
– Да уж точно, работает. Вон как Натусик его оприходовала – на завтрак Дитрих не ходил, на пляже до сих пор не появился. Или он в Памукале дернул? Без тебя, что ли, уехал? Прошла любовь, завяли помидоры? Впрочем, таки да, есть такой мужик. Сначала дело свое делает, а потом – делает ноги. Реально сразу интерес теряет. Вот и Дитрих этот, похоже, из той же породы гадов… Наташ, только без обид, ты же свой человек…
Мысли прямо-таки взвиваются в моем чердаке, кричат наперебой ломаным русским, голосом немца.
«Я всегда завтракать. Можно не ужинать, но завтракать надо для того, чтобы быть здоров».
«Я купить билет на экскурсия в Эфес и Памукале вместе с русский гид, мы ехать с тобой вместе».
«Я никогда поздно не спать, я любить рано вставать и рано ходить спать».
Дитрих – жаворонок, энергичный и подвижный. Экскурсия в Памукале, на которую он собрался ехать вместе со мной, в составе русскоязычной группы, организуется раз в неделю, до нее еще целый день. Значит… Что-то произошло?
А ведь, кстати говоря, да, могло случиться все, что угодно…
Предположения появляются быстро. Они просты, как дважды два, бесхитростны и незатейливы, словно адюльтерное спаривание. Саша, узнав о похождениях своей супруги, оторвал немцу его рыжую голову. А то, что сам не идеален, лишь усилило бы его жажду крови. Знаем мы такую распространенную мужскую точку зрения. Мы же мужики, значит, нам все можно. Причем это все отнюдь не означает покорение всех возможных высот и убиение всех мамонтов с их последующим раскладыванием у ног любимой. Все – это в смысле все дерьмо, измены, вранье, и опять вранье, и снова вранье. А женщины – да, они должны прилежно поджидать у окошка, любить, кормить, стирать, а потом еще с энтузиазмом демонстрировать «Камасутру» в супружеской спальне. Впрочем, я не феминистка. Я знаю много нормальных достойных порядочных мужчин. Но меня до глубины души возмущает несправедливость требований и общественных стереотипов.
Мужчина, у которого много женщин, – мачо, Казанова, герой-любовник, и даже если он в своей киноипостаси мрет от сифилиса и изуродован гримом до неузнаваемости, – он все равно достоин восхищения и сочувствия.
А женщина, у которой было много мужчин, – шлюха, проститутка и еще всенепременно какое-нибудь покрепче пятибуквие.
Но… все-таки где Дитрих?! Он не может уединиться с Татьяной – я слышала ее голос, она звала Егора.
– Натусик, ты че, обиделась? – переполошилась Лера, когда я поднялась с шезлонга и стала завязывать над грудью узел парео. – Или ты в бар за соком? Пошли вместе!
Я покачала головой.
Шутки шутками, но пойду-ка проведаю Дитриха. Он ведь действительно вскакивает ни свет ни заря, всегда завтракает и с утра пораньше устраивается на шезлонге. Его отсутствие – необычно, непривычно. Ах, Саша-Отелло, ой, секир-башка. Шутки шутками, но как-то мне стало тревожно. А если с рыжеволосым бюргером действительно что-то случилось?.. И этот сон вчерашний, тяжелый, неприятный. «Наталия, ты плохо за мной смотреть…» Вспоминаю – и просто мурашки по коже…