И я снова вижу располосованную грудь Дитриха… Одна из царапин раздваивалась и была тоньше, явно след от украшения…
Тогда, в интернет-кафе, какое-то время я находилась в ступоре. Понимала, что меня тормошат девчонки, задают разные вопросы, но они сами и их голоса были словно окутаны плотным слоем тумана.
Подозрений в адрес Андрея становилось все больше и больше.
Потом внезапно я вспомнила, что Дитрих чуть не подрался с Сергеями, а о причинах драки еще ничего не известно. И понеслась в ресторан.
– Да как-то неудобно про покойника плохо говорить, – замялся Сергей-Толстый, отставляя пустую тарелку. – Чего уж там, помер или даже убили – зачем прошлое ворошить? Ну, если вы так настаиваете, то… Короче, мне показалось, что он как-то не так на меня смотрит. Улыбается, и все такое. Типа, заигрывает. Я подумал, что мне, наверное, показалось – он же женщинами интересуется, вами вот – особенно, приклеился и не отлипает. Но на всякий случай, для профилактики, решил ему между глаз разок заехать. Ну, если он все-таки вдруг педрила – то не фиг на меня пялиться, пусть братьям по разуму улыбается. Но так, чтобы бить – я его не бил, не успел, меня Лысый за руку ухватил и стал орать, что я – кретин. И вроде решили мы накануне с Серенькой не бухать, но тут такое дело, разволновались, накатили по винчику, потом по вискарику. А Дитрих к Андрюхе за стол убежал. Жены его аппетитной рядом не было, наверное, ест мало, фигуру блюдет. Я бы такую вы… Впрочем, неважно. И вот немец к Андрюхе сел и, наверное, на нас погнал. Что, типа, мы с Серенькой его не поняли, просто так обидели и все такое. Я слышал, Андрюха его все успокаивал…
Все сходилось, все запутывалось… Зачем Андрею убивать Дитриха? Не поделили кольцо?..
Впрочем, я решила, что лучше полицейских никто в этом не разберется. Я и так превзошла саму себя в построении выводов.
Доказать виновность Андрея сложно, прямых улик нет. Но зато косвенных, если эксперты подсуетятся, будет в избытке. На трупе Дитриха могли сохраниться следы физиологических выделений Андрея, под ногтями у Яковлева имеются частички кожи немца, Сергеи подтвердят совместный прием пищи (видимо, тогда и был отравлен напиток), может быть, в России получится доказать факт приобретения Андреем стимулятора. Одним словом, работа предстоит большая, но если следователь попадется не совсем тупой, то Яковлев сядет надолго.
А потом не стало воздуха, в глазах потемнело, и…
– …Наталия, так как вы обо всем догадались? – устав от моего молчания, повторила свой вопрос Вероника. – Я испугалась и стала что-то подозревать после обеда, когда вы всех нас собрали. Мне показалось, что я видела у мужа этот стимулятор. Название было мне совершенно точно знакомо. У Андрея низкое давление, он постоянно горстями лопал таблетки и пил микстуры – все ему хотелось взбодриться и работать как можно больше и эффективнее. Когда мы вернулись в номер, я залезла в его сумочку с кремами, бритвенными принадлежностями и всякой всячиной. Таблетки, которые он принимал, обычно тоже всегда находились там. Стимулятора не оказалось, и меня это отчасти успокоило. Но ненадолго – я поняла, что, наверное, при отравлении был использован весь флакон. Нет, лучше бы он находился в сумочке! А потом я увидела лицо мужа… Андрей не знал, что я на него смотрю, думал о чем-то своем. Все сразу стало понятно. В его глазах был страх и… жестокость. Я поняла, что хватит мне плавать и загорать, что надо за ним присматривать. Хотя в принципе это уже мало что могло изменить в его судьбе. Я для себя из всей этой истории поняла одно. Не надо никогда никого спасать. Если ты не психиатр или не психотерапевт – следует срочно убегать от ущербного мужчины как можно дальше. И пусть кажется, что ему можно помочь, что все проблемы созданы им самим на ровном месте, что до счастья всего полшажочка. Ущербный человек никогда их не сделает. Он может быть на самом деле не ущербным, он может быть умным и красивым, как Андрей. Но если он чувствует себя изгоем – с таким счастья не выйдет, лучше бежать. Потому что его не спасти, а время потеряешь и собственные нервы порвешь…
* * *
Оказывается, Вероника – очень хорошая рассказчица.
Я слушаю ее тихий выразительный голос и вижу долговязого худого паренька. Он решает задачи быстрее всех в классе и пишет самые лучшие сочинения.
…А еще у Андрея Яковлева красивая теплая улыбка и сияющие глаза. Смуглая кожа, хрустальный взгляд, яркие губы и изгиб бровей, прекрасный и четкий до каждого волоска. Даже легкая горбинка носа украшает, делает черты еще интереснее, мгновенно врезает их в память. Набрасывать такое лицо в блокноте – изысканное удовольствие, отказать в нем себе невозможно.
Ничего удивительного – Андреем переболели все девочки из класса. Пылкой любви не добился никто, но в обиде, как ни странно, тоже никто не остался. Он всегда умел быть хорошим внимательным другом. Возможности семьи позволяли – и Андрей щедро делился иностранными жвачками, переводными картинками и прочими сокровищами неизбалованных советских школьников. Мог отдать все. Ничего никогда не жалел. Помогал, выручал, не закладывал. Язвил, ехидничал – тоже было дело. Но, осознав, что шутка перерастает в обиду, всегда извинялся.
Конечно же, Вероника тоже не устояла.
Внешность Андрея завораживала – но вместе с тем это была очень теплая красота. Такая по-советски теплая, в хорошем смысле этого слова. Когда – искренне, и никакого двойного дна, и нет заносчивости, оснований для которой не перечесть, а все равно эта ржавчина не трогает цельный светлый характер.
В школе Андрей очень часто улыбался. Хотя известные родители – это всегда крест, и высокий уровень, которому хочешь не хочешь, а надо соответствовать. Но не только красивому, а еще и умненькому мальчику все легко.
Легко, легко, легко.
Довольны учителя, счастливы родители.
Доволен ли и счастлив он сам? В чем оно, его счастье?
Об этом он не думал.
Такие родители! Мама – одна из самых известных актрис, отчим – невероятно популярный режиссер. Они-то уж лучше знают, что надо сыну!
И они – родители – думали, что знали.
Ты должен, должен, должен.
Ты самый лучший и талантливый и рожден для успеха.
Ты ничего не добиваешься, ты плывешь по течению, ты неудачник.
Андрей мог бы добиться всего. И внешность, и интеллект позволяли. Но есть люди, которые изначально не предназначены для главных ролей. У них другая нервная система, другая психика. Только с этим почему-то никто не считается. Счастье человека не ценится, все судят по статусу, материальному благополучию.
Это вечное «выбиться в люди». Всегда было, всегда будет.
Как чумы он боялся сцены. Все, что связано с театром и кино, априори вызывало у Андрея ужас. Он не любил быть на виду, ему становилось мучительно неуютно в излишне пристальном внимании. И наблюдая за работой мамы, и видя, как работает отчим, он еще больше робел перед родными.
Если уж они, которые умеют делать такое, говорят, что надо стремиться вперед, – значит, и правда надо.