Внутри дома из первой же комнаты высунулась всклокоченная голова.
– Выпить хотите? У нас есть хорошее вино!
Не дождавшись ответа, голова нырнула обратно.
Мойша улыбнулся. Блэз угадал: ему тут понравится. «Улей» – отличное местечко. Здесь либо умирают, либо становятся знаменитыми.
– Ну, располагайся, – Блэз опустил узелок с нехитрыми пожитками Мойши на пол и осмотрелся по сторонам. – Н-да, вид из окна неважнецкий – на скотобойню. И тут слишком прохладно. Но зато смотри, сколько места!
Блэз прав, подумал Мойша, студия просторная. Здесь можно будет складывать оконченные работы. Не то что на улице дю Мэн. В тесной комнатушке, используемой под мастерскую, было не повернуться. Холсты приходилось оставлять в коридоре, и иногда Мойше даже снилось, как воры спешно уносят работы.
– С новосельем тебя! Зайду вечером. Кстати, – Сандрар заговорщицки прищурился, – твой сосед сверху – Хаим Сутин. У него частенько бывает напиток, от которого русские без ума! Водка! – Солнечно улыбнувшись, поэт исчез.
Мойша вздохнул и распаковал мольберт. Переезд переездом, но надо приниматься за работу.
Перед тем как подойти к картине, Сегал полностью снял одежду. Ведь у него была всего одна смена, а красками так легко испачкаться.
Обнаженный, он исступленно рисовал, забыв о новой студии, о времени. Обо всем, кроме живущего на холсте Витебска.
Город казался живым, наполненным людьми, яркими красками и даже звуками.
Звуками, звуками. Как будто бы куры клюют зерно с дощатого пола: цок, цок, цок…
Но откуда так много кур? Цок-цок-цок-цок!
«Дождь? Нет, потом посмотрю в окно», – подумал Мойша, вытирая неожиданно мокрый лоб.
Он машинально взглянул на руку и чуть не задохнулся. От ужаса из головы мгновенно испарилось, что людям нужно дышать.
Глаза испуганно заметались по сторонам.
Руки, грудь, живот – все было залито кровью.
– А-а-а!!! – заорал Мойша, выскакивая в коридор. – Сюда, скорее!!! Сутина убили! Сутина убили!!!
Первым на его крики прибежал «мертвый» Хаим…
– Все очень просто, – изнемогая от смеха, рассказывал потом Мойше Блэз. – Твой земляк рисовал картину с изображением туши быка. А что ему еще рисовать? Модели его побаиваются. Вот он пошел на скотобойню и купил тушу. Работал старательно, не торопясь. Туша протухла и позеленела. Тогда Сутин вновь отправился на улицу Вожирар. Денег хватило только на ведро крови. Он облил тушу кровью, стал за мольберт. И тут ты со своими воплями!
Мойша покраснел от досады. Это же надо было так опростоволоситься. Выскочить нагишом в коридор, поднять шум! Перед приходом Блэза в новую мастерскую даже заглядывал полицейский. От стыда на ум не пришло ничего лучше, как заявить, что вообще не говорит по-французски…
* * *
Раньше Ирина Львовна Семирская любила рассматривать себя в зеркале. Конечно, строго говоря, годы никого не украшают. После тридцати лет на лице угадываются контуры будущих морщин. У кого-то первыми «сдаются» носогубные складки, у кого-то лоб и веки. Но при современном рынке косметологических услуг и препаратов со всем этим можно бороться. А после сорока, когда старость все сильнее впивается в лицо, надо смело ложиться под скальпель пластического хирурга. Удовольствие обладать молодым личиком стоит всех послеоперационных отеков и синяков. Главное – удачно выбрать клинику, попасть к хорошему специалисту, а не к шарлатану от медицины. В свои пятьдесят Ирина Львовна совершенно искренне собой любовалась. Отличная кожа, хорошая фигура. Кому какое дело, что она делала блефалеропластику и липосакцию. Она красива – и это главное!
Но это все было до смерти Ивана. Налаженная жизнь хрустнула, разломилась на две части, на «до» и «после». «До» – это пенящееся, как шампанское, золотистое счастье. «После» – черный ад депрессии.
Ирина Львовна не бросила ни единого взгляда в огромное, во всю стену, зеркало в ванной комнате. Собрав роскошные длинные волосы темно-медового цвета, она хотела заколоть их гребенкой и погрузиться в джакузи. Вдохнуть клубничный аромат пены, попытаться забыть обо всем, не думать, не вспоминать, расслабиться.
Но заколка все не находилась. Внезапно Ирина похолодела в наполненной клубами пара ванной. Нет, изящный гребень от Сваровски не потерялся, он слишком надежно фиксирует волосы. Да и случись вдруг какая оказия – она бы заметила, волосы длинные, густые, потерять заколку при такой шевелюре проблематично. И в душе фитнес-центра она его тоже оставить не могла, так как после смерти Ивана ни разу не приезжала к своему персональному тренеру.
Гребень был забыт. В ванной комнате в квартире Корендо. Опьяненная ласками любовника, она совершенно потеряла голову. Да, точно. Накинула короткое пальто, расправила свободно струящиеся волосы и заторопилась к своей машине, чтобы поскорее приехать домой, заняться приготовлением ужина и к приезду Андрея принять вид, приличествующий добродетельной супруге.
Заколка там. Иван убит. В детективах пишут – изымаются все предметы, найденные рядом с телом. Но гребешок же был в ванной. На похоронах говорили, что тело нашли в прихожей, у входной двери. И вещей в квартире много, все, наверное, забрать проблематично…
«Но если все-таки гребень в милиции. Вдруг они решат, что он принадлежал убийце? Вызовут на очередной допрос Андрея, он опознает заколку, и… И я погибла», – с отчаянием подумала Ирина Львовна и закуталась в халат. Желание принимать ванну исчезло.
Она прошла на кухню, села за барную стойку, плеснула в бокал немного белого мартини.
Что же делать? В любой другой ситуации можно было бы обратиться к мужу. У него везде связи, и уже через пару часов информация не составляла бы никакой тайны. Но он не должен ничего знать! Жена – любовница лучшего друга. Хорошая новость накануне предвыборной кампании, ничего не скажешь.
– Андрей сам спровоцировал эту ситуацию, – сказала Ирина Львовна, залпом выпивая мартини. – Он сам бросил меня в его объятия. Я не виновата, что не смогла забыть, как хорошо с Ваней в постели!
…У Ирины долго не получалось забеременеть. Три года прошло после свадьбы. Каждый месяц она ждала, что вот-вот все случится, она станет мамой и Андрюша, мечтающий о сыне, будет счастлив. Но с завидной регулярностью в ее организме проходили совершенно не те процессы, которых ожидала молодая семья.
Потом были долгие годы хождений по врачебным кабинетам. Анализы, процедуры. Долго, больно, утомительно. Но Ирина терпела. Какая же семья без ребенка? Сначала ей не хотелось терять мужа, делавшего успешную карьеру по комсомольской линии. Но лет после двадцати пяти ее как переклинило. Желание иметь малыша стало очень сильным, навязчивым. Его появление совпало с приговором врачей. Андрей бесплоден, детей у него не будет никогда.
Они обдумывали вариант усыновления. Даже ездили в дом ребенка, смотрели новорожденных младенцев. При виде малышей сердце Ирины таяло. Она совершенно забывала о том, что нормальные родители от своих детей не отказываются, что генетика у деток проблемная. Но Андрей оказался осмотрительнее. По его просьбе они съездили еще и в детский дом, где находились дети постарше. Ирина плакала, когда мальчики и девочки хором кричали: «Мамочка, забери нас!» У Андрея тоже на глазах блестели слезы. Но после этой поездки они даже не обсуждали возможность усыновления. Ребятишки начиная лет с десяти-двенадцати выглядели, как волчата. Злобные лица, угадывающиеся агрессивные намерения, тщедушные фигурки, букет болезней. Генетику не обмануть, поняли Семирские.