— То есть, герр Гобе, вы хотите сказать… — начал было делиться своими догадками Зибцих, но профессор его оборвал.
— Именно! Я хочу сказать, что вся атмосфера этого кабинета, мое поведение и особенности речи были направлены на то, чтобы оказать отрицательное воздействие на вашу психику, — оскалился француз. — Найти спасение от такого воздействия очень просто, и месье Пацук вам это продемонстрировал. Достаточно просто отрешиться от окружающего, погрузиться в себя, и воздействие на вас ослабнет, постепенно сойдет на нет. Микола перестал меня слушать и обращать внимание на окружающую обстановку. Он начал петь, а визуальное внимание сконцентрировал на моей шкатулке. Кстати, принадлежавшей некогда Марии Медичи.
— А сколько она сейчас у антиквара может стоить? — тут же полюбопытствовал Пацук, н Шныгин оборвал его.
— Да, помолчи ты, сало стяжательное, — рявкнул он, а затем повернулся к профессору. — Так это что же, получается, что мы совсем не исключительные? Защищаться от воздействия пришельцев каждый сможет?
— И да, и нет, — развел руками Гобе. — В данный момент люди не нашли средства защиты от воздействия инопланетян. Вы являетесь единственным исключением, потому что способны оказывать пришельцам сопротивление хотя бы в течение короткого промежутка времени. Моя задача — научить вас делать это как можно лучше. А со временем я надеюсь изобрести такое оборудование, которое позволит проводить психологическую подготовку любого человека, делая его невосприимчивым к ментальным сигналам пришельцев…
— Профессор, извините, что перебил, но вы сейчас на нас опять воздействуете или занятия пытаетесь вести? — с наивным выражением лица поинтересовался Пацук. — Это я к тому спрашиваю, что можно петь начинать, или вас еще нужно послушать?..
Профессор сначала сердито посмотрел на украинца, грозно шевеля губами, а затем махнул рукой и расхохотался. Третий раз за последние полчаса. Правда, теперь он смеялся не один. Почин Гобе поддержали и другие «икс-ассенизаторы». И было совершенно непонятно, научился ли уже профессор заразительно смеяться, или просто у Пацука хорошая шутка получилась…
Третья планета от Солнца. Чуть больше двух тысяч лет от Р. Х., намного больше четырех от К. В. и уж совсем далеко от мезозойской эры. Время года: не меняется уже на протяжении пяти глав. Наверное, забыло. Местное время: за полночь. Нормальные люди уже спят. Потом проснутся, и так далее…
В кубрике горела лишь тусклая аварийная лампочка над входом, да глазок видеокамеры, страдающей хронической бессонницей. Тихо жужжа сервомотором, камера моталась из стороны в сторону, по-своему, по-машинному, проклиная конструкторов, придумавших для нее непрерывный режим работы. Проклинал их и Пацук, так и не сумевший понять, спит ли когда-нибудь Раимов, или за него эту обязанность денщик выполняет. С момента последнего вкрадчивого шепота майора, ласково спросившего, не хочет ли есаул вспомнить службу дневального на тумбочке перед центральным входом, Микола не шевелился уже больше часа. И теперь решил, что лежать в позе поверженного вандалами каменного истукана больше не может.
— Шныгин, ты спишь? — шепотом поинтересовался есаул.
— Сплю. А что мне еще делать? — на том же уровне громкости ответил Сергей. — Неправильно у нас служба на новом месте начинается.
— Вот и я о том же, — вздохнул Пацук. — Удачи не будет.
— А откуда ей взяться, когда традиции не соблюдаются? — посетовал старшина. — Эдак мы из спецназовцев скоро в «кремлевских курсантов» превратимся. Станем балет и политес изучать.
— А какие у вас традиции должны быть соблюдены? — подал голос Кедман.
— Ты погляди, Репа, и еврей не спит! — громким шепотом изумился есаул. — Не иначе, завтра снег пойдет. Прямо в бункере.
— Я не еврей, а афроамериканец, — поправил Пацука капрал. — Еврей это ты.
— Вот! — хмыкнул есаул. — Чтобы украинца евреем назвать, нужно самому евреем быть!
— А по мне, так между ними нет никакой разницы, — буркнул Шныгин. — Что хохлы, что израильтяне, один хрен — с Украины.
— Репа, ты борзеешь! — просветил старшину Пацук, резко поворачиваясь на бок. — Поругаемся?
— Нет, Сало. Лень мне, — ответил старшина.
На пару минут в кубрике наступила тишина. Микола понял, что Шныгин с ним, действительно, ругаться не собирается, поэтому задумался о том, стоит ли вообще продолжать разговор. Кедман принялся ворошить в голове весь тот мусор, который имелся у него по русско-украинской культуре, стараясь понять, что же это за традиция такая загадочная, без которой «икс-ассенизаторам» удачи не будет. А старшина размышлял над степенью своей ленивости. И понять никак не мог, действительно ли ему даже шевелиться не хочется, или все-таки нужно встать и что-нибудь сделать. А вот то, что думал Зибцих, осталось истории неизвестно, поскольку немец лежал в кровати, даже не удосуживаясь храпеть, шевелиться или поворачиваться с боку на бок.
— Ну так шо, Шныгин? — наконец нарушил молчание есаул. — Разговляться будем? С меня сало. С чесночком.
— А-а-а, так вы постились?! — обрадовался собственной догадливости Кедман. — Я понимаю, что вы не католики, не протестанты и даже не лютеране, но, по-моему, ваша религия христианской считается? Так?.. Тогда что это за пост такой в октябре месяце?
— Морковкино заговенье, — буркнул в ответ Пацук. — Запомни, Джонни, когда плохо котелок варит, лучше молчать. А то воно ж знаешь как бывает? Желе твое умное зашкворчит, и крышечку тут же сорвет. Вместе с донышком.
— Не понял. Какое желе зашкворчит? С чего крышечку сорвет? Откуда донышко вылетит? — оторопел капрал и, увидев лик великомученика вместо ехидной физиономии Пацука, щелкнул пальцами правой руки. — А-а-а, сообразил! Это у вас юмор такой. Чисто национальный.
— Кому юмор, а кому и в омут с головой, — фыркнул Шныгин, и если до этого физиономию Кедмана и так никто бы назвать ликом гения не решился, то теперь капрал и вовсе стал похож на продукт скрещивания дауна с гориллой, у которого в предках, к тому же, африканский носорог числился. Увидев такую массу недоумения на лице брата по оружию, старшина не сдержался и, задыхаясь от смеха, принялся пихать в рот подушку. Чтобы майор, не дай бог, не услышал хохот из кубрика.
— Да перестаньте вы над парнем издеваться! — пробился сквозь фырканье, пыхтение и сопение Шныгина голос Зибциха. — Не нравится он вам, дайте в морду. А морально издеваться любят только слабовольные и морально ущербные уроды.
— Ты гляди, и ариец наш заговорил, — обрадовался Пацук. — Тетя Маша, ты теперь не только мытьем пола, но и чисткой партийных рядов решил заняться?
— Джон, не обращай на их выкрутасы внимания, — в свою очередь, никак не реагируя на слова есаула, обратился к Кедману ефрейтор. — Просто у славян принято начинать любое новое дело с грандиозной попойки. Обмывать, как они говорят… Кстати, удивительно, что ты этого не знаешь. Тебя когда русскому языку учили, курс национальных особенностей разве не преподавали?