– Как он, сестра?
Джилл посмотрела ему в глаза и увидела в них тревогу. Она хотела сказать ему правду, что его отец умирает, что слишком поздно и они уже не успеют помириться. Но надо было так ему это сказать, чтобы не сломать его и…
Она очнулась от крика режиссера:
– Стоп! Стоп! Стоп! Черт побери, у этой идиотки всего одна фраза, а она даже не может ее запомнить. Где вы ее откопали такую?
Джилл повернулась в сторону орущего из темноты голоса, сгорая от стыда.
– Я… я знаю свои слова, – сказала она дрожащими от волнения губами. – Я просто пыталась…
– А раз знаете, так не молчите, черт возьми! Через эту фразу можно было целый железнодорожный состав провести. Когда он задает вам этот проклятый вопрос, отвечайте ему, о'кей?
– Я просто думала, не лучше ли…
– Все снова, сразу же. Дайте звонок.
– Звонок идет. Придержите. Поехали.
– Мотор.
– Начали.
У Джилл подкашивались ноги. Ей казалось, что никому, кроме нее одной, не было никакого дела до сцены. А ведь она хотела только создать что-то прекрасное. От жара прожекторов у нее кружилась голова, она ощущала, как пот стекает по рукам, портя хрустящий, накрахмаленный халат.
– Начали! Медсестра!
Джилл склонилась над больным и взяла его за запястье. Если она опять запорет сцену, они никогда не дадут ей второй возможности. Она подумала о Хэрриет, и о своих друзьях по дому, и о том, что они станут говорить.
Врач вошел в палату и подошел к ней.
– Как он, сестра?
Она уже не будет принадлежать к их кругу. Она станет посмешищем. Голливуд маленький город, и слухи распространяются быстро.
– Боюсь, не очень хорошо, доктор.
Ни к какой студии ее и близко не подпустят. Эта роль станет ее последней ролью. Придет конец всему, рухнет весь ее мир.
Врач сказал:
– Этого больного – в реанимацию, немедленно.
– Хорошо! – крикнул режиссер. – Режьте и печатайте.
Джилл едва замечала пробегавших мимо нее людей, которые тут же начали разбирать декорацию, освобождая место для следующей. Она снялась в первой своей сцене – и думала о чем-то постороннем. Джилл не могла поверить, что испытание закончилось. Она подумала, не следует ли подойти к режиссеру и поблагодарить его, но он был на другом конце площадки и разговаривал с группой людей. Второй помощник режиссера подошел к ней, похлопал ее по руке и сказал:
– Все прошло нормально, малышка. Только в следующий раз выучи слова.
За ней был теперь записан фильм – ее первая рекомендация.
«Теперь, – думала Джилл, – у меня все время будет работа!»
Следующую актерскую работу Джилл получила спустя тринадцать месяцев, когда ей поручили сыграть эпизодическую роль на Эм-джи-эм. В промежутке она работала в нескольких местах в «гражданской» сфере: рекламировала товары фирмы «Эйвон», торговала за стойкой с газированной водой и даже одно время водила такси.
Денег было мало, и Джилл решила снимать квартиру вместе с Хэрриет Маркус. В квартире было две спальни, и свою Харриет эксплуатировала нещадно. Она работала манекенщицей в одном из универсальных магазинов в центре города. Это была привлекательная девушка с хорошим чувством юмора, с коротко подстриженными темными волосами, черными глазами и фигурой манекенщицы.
– Когда ты родом из Хобокена, – заявила она Джилл, – то без чувства юмора не обойтись.
Сначала Джилл немного пугала холодноватая независимость Хэрриет, но скоро она поняла, что под этой маской искушенности прячется добрая, испуганная девчушка. Она была постоянно влюблена. Едва Джилл познакомилась с ней, как Херриет заявила:
– Я хочу познакомить тебя с Ральфом. В следующемся месяце мы поженимся.
Неделю спустя Ральф отбыл в неизвестном направлении, прихватив с собой машину Хэрриет. Через несколько дней после его исчезновения Хэрриет познакомилась с Тони. Этот парень занимался импортом-экспортом, и она влюбилась в него по уши.
– Он очень влиятельный, – сообщила Хэрриет по секрету Джилл.
Но кто-то явно был не согласен с этим, потому что месяц спустя труп Тони с запихнутым в рот яблоком был выловлен из реки Лос-Анджелес.
Следующим был Алекс.
– Такого красавчика ты еще не видела, – убеждала ее Хэрриет.
Алекс действительно был красив. Он носил дорогую одежду, водил эффектный спортивный автомобиль и много времени проводил на ипподроме. Роман продолжался, пока у Хэрриет не кончились деньги. Джилл злило, что у Хэрриет было так мало здравого смысла во всем, что касалось мужчин.
– Ничего не могу с этим поделать, – призналась Хэрриет. – Меня так и тянет к парням, попавшим в беду. Это, наверное, мой материнский инстинкт.
Она усмехнулась и добавила:
– Моя мать была дурой.
Перед глазами Джилл прошла целая процессия женихов Хэрриет. Был Ник, потом Бобби, потом Джон, потом Реймонд, а потом Джилл потеряла им счет.
Через несколько месяцев после того как они поселились в совместно снятой квартире, Хэрриет объявила, что она беременна.
– От Леонарда, наверное, – с иронической усмешкой сообщила она, – а впрочем, в темноте они все как-то на одно лицо.
– А где этот Леонард?
– То ли в Омахе, то ли на Окинаве. С географией у меня всегда было неважно.
– Что ты собираешься делать?
– Буду рожать.
По субтильности Хэрриет ее беременность стала заметной уже через несколько недель, и ей пришлось расстаться с работой манекенщицы. Джилл устроилась на работу в супермаркет, чтобы зарабатывать на жизнь для обеих.
Однажды вечером, вернувшись с работы, она нашла записку от Хэрриет. Та писала: «Мне всегда хотелось, чтобы мой ребенок родился в Хобокене. Возвращаюсь домой, к своим. Держу пари, что там уже ждет не дождется меня какой-нибудь замечательный парень. Спасибо тебе за все». И подпись: «Хэрриет, монахиня».
Квартира вдруг словно опустела.
Это было головокружительное время для Тоби Темпла. В сорок два года ему принадлежал весь мир. Он шутил с королями и играл в гольф с президентом, но миллионы его поклонников, любителей пива, ничего не имели против, так как знали, что Тоби – один из них, он – их защитник, который доит всех священных коров, высмеивает сильных мира сего, сокрушая обычаи истеблишмента. Они любили Тоби, зная, что и он любит их.
Во всех своих интервью Темпл упоминал свою мать, и постепенно для всех она стала святой. Только таким образом Тоби мог разделить с ней свой успех.
Темпл приобрел красивый особняк в Бель-Эйр, построенный в стиле тюдор, с восемью спальнями, огромной лестницей, отделанной деревянными панелями ручной резьбы из Англии. В нем были кинозал, игорный зал, винный подвал, а на участке находились большой плавательный бассейн, домик экономки и два гостевых коттеджа. Еще Тоби купил роскошный дом в Палм-спрингс, несколько скаковых лошадей и троицу комических партнеров. Всех троих он называл одинаково – Мак, и они обожали его. Выполняли его мелкие поручения, были его шоферами, доставляли ему девушек в любое время дня и ночи, сопровождали его в поездках, делали ему массаж. Чего бы не пожелал хозяин – трио Маков всегда было к его услугам. Они состояли шутами при «Шуте нации». У Тоби работали четыре секретарши, причем две из них занимались исключительно его огромной корреспонденцией. Личной его секретаршей была хорошенькая блондинка в возрасте двадцати одного года, которую звали Шерри. Такое тело, как у Шерри, мог сконструировать только сексуальный маньяк, и Тоби требовал, чтобы она носила короткие юбки, а под ними чтобы ничего не было надето. Это экономило обоим уйму времени.