– Что вы сказали? Нет, Ваша честь.
Главный судья какое-то время с недоумением его разглядывал, а затем снова повернулся к Питеру Демонидесу:
– Прекрасно, можете продолжать.
– Мистер Ментакис, правда ли, что миссис Савалас пришла к вам как-то в декабре и сказала, что у нее проблемы с некоторыми растениями?
– Да, сэр, она так сказала.
– О не говорила ли она, что на растениях завелись насекомые?
– Да, сэр.
– И попросила что-нибудь, чтобы от них избавиться?
– Да, сэр.
– Что именно?
– Я продал ей немного сурьмы.
– Не скажете ли вы суду, что это такое?
– Яд. Вроде мышьяка.
Зал зашумел.
Главный судья стукнул молотком:
– Еще одно нарушение тишины – я прикажу очистить помещение. – Он повернулся к Питеру Демонидесу. – Можете продолжать.
– Значит, вы продали ей сурьму?
– Да, сэр.
– Скажите, это что, смертельный яд? Вы сравнили его с мышьяком.
– Да, сэр, Это действительно смертельный яд.
– И вы зарегистрировали эту продажу в книге, как того требует закон? – Да, сэр.
– И вы принесли эти записи с собой, мистер Ментакис?
– Принес. – Он протянул Питеру Демонидесу книгу.
Обвинитель подошел к судьям.
– Ваша честь, я прошу, чтобы книга была приобщена к делу как вещественное доказательство А. – Он повернулся к свидетелю. – У меня больше нет вопросов. – Он посмотрел на Наполеона Чотаса.
Чотас поднял глаза и отрицательно покачал головой:
– Нет вопросов. Питер Демонидес глубоко вздохнул. Пришло время выложить главный козырь.
– Я бы хотел приобщить к делу вещественное доказательство Б. – Он повернулся к дверям и попросил судебного пристава: – Пожалуйста, принесите.
Судебный пристав поспешно вышел и через несколько секунд вернулся, неся на подносе бутылочку с лекарством от кашля. Она была далеко не полной. Присутствующие, затаив дыхание, наблюдали, как пристав передал бутылочку обвинителю. Питер Демонидес поставил ее на стол перед членами жюри.
– Дамы и господа, вы видите перед собой орудие убийства. Именно этим был убит Джордж Савалас. Это та самая микстура, которую миссис Савалас дала своему мужу в ночь, когда он умер. Здесь большое содержание сурьмы. Как вы можете заметить, жертва отпила некоторое количество и через двадцать минут была мертва.
Наполеон Чотас поднялся с места и произнес негромко:
– Протестую. У обвинителя нет никаких доказательств, что покойному давали лекарство именно из этой бутылки.
Питер Демонидес захлопнул дверцу ловушки:
– При всем моем уважении к ученому коллеге я все же хочу заметить, что миссис Савалас призналась, что она давала мужу именно эту микстуру в ночь, когда он умер, так как у него был приступ кашля. До того момента, как эту бутылочку принесли сюда, в зал суда, она хранилась под замком в полиции. Патологоанатом подтвердил, что Джордж Савалас умер от отравления сурьмой. А в этой микстуре очень большое содержание сурьмы. -
Он с вызовом посмотрел на Наполеона Чотаса.
Наполеон Чотас покачал головой, признавая свое поражение:
– Тогда, конечно, какие уж тут сомнения.
Питер Демонидес подтвердил с торжеством:
– Абсолютно никаких. Благодарю вас, мистер Чотас. Обвинение закончено.
Главный судья повернулся к Наполеону Чотасу:
– Защита готова к подведению итогов?
Наполеон Чотас поднялся:
– Да, Ваша честь.
Долгое время он стоял молча. Затем сделал несколько нерешительных шагов вперед. Так он стоял напротив жюри, почесывая в голове с таким видом, как будто забыл, что собирался сказать. Затем он начал медленно говорить, тщательно подбирая слова:
– Полагаю, многие из вас удивились, что я не подверг свидетелей перекрестному допросу. Что ж, по правде говоря, я подумал, что мистер Демонидес хорошо поработал и ни в каких дополнительных вопросах нет нужды. «Старый дурак работает на меня», – злорадствовал Питер Демонидес. Наполеон Чотас взглянул на бутылку с микстурой от кашля и снова повернулся к судьям:
– Все свидетели кажутся вполне честными людьми. Но ведь они, по существу, ничего не доказали, разве не так? Я что хочу сказать… – Он покачал головой. – Ну, если суммировать все, что они тут сказали, то получается такая картина: молодая красивая женщина замужем за стариком, который скорее всего не в состоянии удовлетворить ее в половом смысле. -Он кивнул в сторону Джозефа Паппаса. – Она и находит молодого человека, который в состоянии это сделать. Но мы все давно это знаем из газет, верно ведь? Об этой любовной истории известно буквально все. Весь мир о ней знает. Каждая газетенка о ней писала. Разумеется, дамы и господа, мы с вами можем неодобрительно относиться к ее поведению, но ведь судят-то ее не за измену мужу. Ее судят не за то, что у нее нормальные для молодой женщины потребности. Нет, судят ее за убийство.
Он снова взглянул на бутылку. Казалось, она его завораживала.
«Пусть старик разоряется, – усмехнулся в душе Питер Демонидес. Он взглянул на часы, висящие в зале суда. Они показывали без пяти двенадцать. В двенадцать будет объявлен перерыв. – Старику не дадут закончить речь. У него даже не хватило ума дождаться перерыва. И чего это я его так боялся?» – удивлялся Питер Демонидес.
Тем временем Наполеон Чотас продолжал бессвязно бормотать:
– Давайте вместе рассмотрим свидетельские показания. У миссис Савалас заболели растения, и ей захотелось им помочь. Она направилась к мистеру Ментакису, специалисту по растениям, который посоветовал ей купить сурьму. Она последовала его совету. Вы что, можете назвать это убийством? Я, к примеру, не могу, И еще есть показания экономки, заявившей, что миссис Савалас отпустила всю прислугу, чтобы устроить праздничный ужин своему мужу. Если хотите, мне кажется, что сама экономка была наполовину влюблена в мистера Саваласа. Вы не станете двадцать пять лет работать на одного человека, если не испытываете к нему глубоких чувств. А Анастасию Савалас она не любила. И вы могли это понять по ее тону. – Чотас слегка закашлялся и прочистил горло. – Так давайте предположим, что глубоко в душе обвиняемая любила своего мужа и отчаянно пыталась спасти их брак. А как женщина может показать мужчине, что она его любит? Ну, я полагаю, один из основных способов – что-нибудь ему приготовить. Разве это не проявление любви? Я лично думаю, что да. – Он повернулся и снова взглянул на бутылочку. – А другой способ – заботится о нем, когда он здоров, и когда он болен.
Часы на стене показывали без одной минуты двенадцать.
– Дамы и господа, я попросил вас в начале процесса взглянуть в лицо обвиняемой. Вы убедитесь, что женщина с таким лицом и такими глазами убить не может.