Вот как, вот как, холил‑лелеял,
Вот как, вот как, холил‑лелеял.
Козлы принялись выделывать коленца, выкидывая в сторону сначала правую заднюю ногу, а потом переднюю.
Захотелось козлику на Лысую гору,
Захотелось козлику на Лысую гору,
Вот как, вот как, на Лысую гору,
Вот как, вот как, на Лысую гору.
И новая фигура танца. Прыжок вперед, затем небольшой – назад, и снова – вперед.
Напали на козлика серые волки,
Напали на козлика серые волки,
Вот как, вот как, серые волки,
Вот как, вот как, серые волки.
Козлы заметно заволновались, заозирались по сторонам, но танца не прекратили. Как будто кто‑то невидимый и всемогущий принуждал их продолжать движение.
И в это время из серого мрака, окутывавшего место козлиного хоровода, стали появляться размытые тени, очертаниями и впрямь напоминавшие волков.
Файервинд словно не замечала, что происходит вокруг. Только чуяла, как непонятно откуда в нее вливается древняя темная сила, исстари принадлежавшая этому месту и лишь на время задремавшая, когда ей перестали служить. Сила эта нарастала с каждой секундой, хлеща через край.
На улочках, прилегающих к Лысой горе, лаяли собаки, чуя недоброе…
Ведьмы‑знахарки, собиравшие тут украдкой ядовитые грибы и горькие травы, падали ниц…
Тревожно вздрогнул и забормотал во сне Ифигениус, напугав молоденькую послушницу, так что она, как была голая, выскочила из епископской спальни…
В смятении всматривались в ночной мрак Гавейн с Парсифалем, уже второй час безуспешно разыскивавшие свою «хозяйку» по путаным улочкам и пустырям Лысой горы.
А Файервинд ни о чем не думала.
Воздух звенел от ударов в ладоши, хриплый голос вздымался почти до крика, и в такт куплетам чавкали челюстями одни потусторонние создания, пожирая других.
Остались от козлика рожки да ножки,
Остались от козлика рожки да ножки,
Вот как, вот как, рожки да ножки
Вот как, вот как, рожки да ножки!
– Вот как, вот как! – вторило ночное эхо.
Княжья Гора, октябрь
Улица вилась вдоль бесчисленных заборов зажиточных горожан славного города Киева. Она была широкой, но вся разъезжена конными и пешими, и приходилось иногда даже перепрыгивать, подобно юной пантере, с кочки на кочку вдоль забора, чтоб не угодить в колею и не выглядеть во дворце замарашкой.
Орландина жила предчувствиями встречи с принцессой. И, надо сказать, волновалась – захочет ли та хотя бы ее вспомнить? Правда, за время их короткого знакомства в Сераписе Светлана показалась ей вполне благожелательной и начисто лишенной гордыни. Но за прошедшее время могло очень многое измениться.
И вот она почти у цели.
Княжья Гора, Кремль‑детинец. И мощные ворота, в отличие от больших городских прозывавшиеся Серебряными.
А у входа человек десять стражи. И это лишь снаружи.
Да только Орландина не зря с двенадцати лет обучалась всяким премудростям в центурии прознатчиков Сераписского вольного легиона. Чтобы пролезть в резиденцию важного человека, вовсе не обязательно ломиться через главный вход, да еще козыряя своими знакомствами с сильными мира сего. На основных воротах и стража злее, и проверяют чаще. Куда умнее выбрать самые незаметные ворота и войти скромной просительницей.
Таковой вход нашелся – с тылу резиденции в бревенчатой стене, которую она в принципе могла бы перемахнуть без особого труда. И ворота эти были даже приоткрыты.
Обтерев наскоро сапоги от налипшей грязи о ребро выступающего из земли валуна, девушка осторожно вошла внутрь, поклонилась одинокому стражнику, пристроившемуся под грибком.
– Я иду к принцессе Светлане, – сообщила она ему с максимально возможной вежливостью.
– Грамоту, – буркнул страж, не поведя длинным усом.
– Ты не понял, я к принцессе Светлане…
Видать, ее приняли за кого‑то другого, решила Орландина.
– Давай поручительную грамоту! – уже суровее повторил гридень, берясь рукой за меч.
– Это что? – растерявшись, спросила амазонка. – Какую еще грамоту?
При их расставании Светлана ничего такого не говорила. Лишь пригласила, мол, будешь в Киеве – заходи…
Стражник, набычившись, уставился на нее, а потом вдруг взревел не хуже легионной трубы:
– А ну пшла вон отселева! Буду я тут от всякой задрипанки слушать невесть что! К светлейшей княжне Светлане ей надобно! Да без грамоты! Хучь даже с нею я еще посмотрел бы – пущать тебя или нет. Уж больно личность твоя сумнительна.
Амазонка поняла, что ошиблась. Похоже, порядки тут отличались от тех, о каких она знала из рассказов принцессы.
– Послушай, уважаемый десятник… – начала было она.
– Не десятник я, – буркнул тот. – Гридень простой, из дворцовой стражи, и службу свою ведаю.
– Но я…
– Да уйдешь ты, р‑рог тебе меж ног?! – опять рявкнул он. – Вот постылая!
– Что тут такое?! – послышался вдруг звонкий девичий голос, наполненный, однако, типично старческим раздражением. – Чего горло дерете с утра пораньше?!
На дорожке, выложенной мозаичным рисунком, стояла молодая девушка.
Невысокого роста и ладного сложения. Облачена она была в синий шелковый сарафан с серебряными блестками, очень хорошо скроенный. Вполне скромный на вид, но вместе с тем ненавязчиво подчеркивающий все достоинства фигуры. На ногах были красные сандалии на босу ногу и на высоком каблуке – по имперской последней моде.
Длинные, почти до пояса, черные волосы, необыкновенно густые, были заплетены в косу и повязаны алой шелковой лентой. Лицо отличалось естественной белизной, достигнутой без участия белил и пудры, а губы красавицы были яркого макового оттенка – и тоже без новомодных помадок. Тут сомнений не было – то был их собственный, родной цвет.
И большие, синие, бездонные очи под черными, блестящими сурьмой (единственное, что добавилось от хитрых парфюмеров в данную природой и богами красу) бровями.
Одним словом, перед ней стояла великая княжна Светлана Велимировна, наследница куявского престола собственной персоной.
А девушка тем временем с нарочитой учтивостью обратилась к стоявшему навытяжку стражнику:
– Что уж такого тут приключилось, воин?
– Д‑д‑да… Здесь… Эт‑т‑то я… То есть, м‑м‑мы… Вот…
– Не мычи, словно телок! – сошлись в одну, линию черные брови.
– Энта девка к вам хочет идти, хучь никак не можно это!