– Ты хто? – спросил я его.
– Интендант третьего ранга Блинов. Встать, боец, доложить по форме.
Что ж ты меня так напрягаешь-то, а, Колобок? В голове моей как щелкнуло – интендант, грабёж моей «берлоги», слова Сережи о «мутном» интенданте. Нервничаешь? Ладно, шутканём. Ещё и разозлю. Такие, как он, застревающие в кобуре, в ярости – менее опасны.
– Интендант? Да пошёл ты в жопу, интендант. Не до тебя сейчас!
– Встать! Пристрелю!
Ого, истерика. Очень хорошо. Встаём. Медленно. Ещё далеко. Теперь в самый раз. «Падаем» вперёд, я же «пьяный». Самое то. Опять удар гипсом по руке с наганом, правой, кулаком, снизу вверх, всем корпусом, в челюсть. Зубы кляцнули, интендант мешком осел на пол.
– Дневальный! Дневальный, мать твою за ногу! Коменданта сюда. И комбата Бояринова. Мухой, тля!
А теперь надо одеться. Вот так вроде должна быть форма одета. Ладно, посмотрим.
Первым явился комендант. Я доложил, что мною предотвращена попытка хищения собственности с вверенного мне помещения группой лиц в составе четырех человек, одетых в форму Красной Армии. При требовании документов на право изъятия данных мешков и ящиков они попытались применить оружие – нож и револьвер. На оружие я указал. Группа злоумышленников обезврежена.
– Да ты охренел совсем, старшина! Это наш интендант Блинов.
– Документов он не предъявил, в лицо его не знаю, угрожал наганом, имел явный злой умысел. Я действовал по обстановке. Что, надо было дождаться, пока он меня застрелит за то, что я с его подельниками сделал?
– Ой, дурак! Да тебя так и так теперь расстреляют за нападение на старшего по званию. Ты арестован. Сдай оружие.
– Так нет у меня.
– А куда дел?
– Так и не было. Я вчера в ночь только поступил, оружие не получал.
Прибежал комбат. От увиденного лицо его перекосило, шрам побелел.
– Допрыгался, Блинов. Теперь ему не отмыться.
– Не понял, капитан?
– А что не видно? Блинов с бандой пытались ограбить третью роту.
– Откуда ты знаешь? Может, это Блинова имущество?
– Да какое там! Мы, со старшиной, вчера полночи ведомость составляли, в которую переписали всё наличинствующее в каптёрке. Это имущество третьей роты и моего батальона. А зачем Блинов на него хотел ручонки свои наложить? Посмотри – брал только спирт в канистрах, крупы и тушёнку. Толкнуть хотел.
– Капитан, ты мне тут зубы не заговаривай! Нечего выгораживать своего старшину. Ведомость у него есть? Как же, поверил! За нападение на старшего по званию старшина арестован.
– Да арестовывайте! – психанул я.
– Кузьмин, не горячись, – попытался осадить меня комбат, – органы разберутся. Сейчас сюда особист придёт. Ему нужно снять показания, с Кузьмина – в том числе.
Вот почему он так долго. За особистом бегал. Старшему сержанту ГБ я повторил то же, что и коменданту.
– Где опись? Ладно, потом принесёшь. Кто-нибудь хоть вызвал санитаров? Они хоть живы? И ты один четверых положил? Вооруженных?
– Двое, вот эти, безоружны были. Этот угрожал ножом, а Колобок – наганом.
– Ты говорил – не знаешь его.
– Первый раз, как раз с наганом сразу и увидел.
– А откуда прозвище его знаешь?
– Да откуда мне знать? Просто он маленький, круглый, сдобный весь какой-то. Вот сразу и подумал: «Как Колобок».
– Ясно. Уведите старшину. Пусть на губе посидит, до выяснения. А там – посмотрим.
Вот так вот. Попили коньячку. И рентген сделали (а гипс я об них совсем расколол), и к швее съездили. Да что же это? Что у меня на лбу написано: «Пни меня»?
Отступление от повествования
Телефонный разговор:
– Кремень, это Сара! Ускоряйся! Тут Объект в историю влез. Аж на трибунал!
– И что он наворочал?
– По рукам дал вороватым тыловикам. Избил старшего по званию.
– Избил? Он же едва ползает.
– Избил. Один. Четверых. Жестоко и быстро.
– Всё же – наш коллега.
– Или боец хороший. С этим потом разберёмся. Ты там за свои ниточки подёргай, чтобы не шлёпнули его из сочувствия до твоего приезда.
– Понял тебя, Сара. А я вижу, переживаешь за него.
– Да, мы как бы и сдружились. Человек-то он неплохой. Интересный. И честный. Возможно, товарищем станет.
– Посмотрим. Ты не переживай. Мы его к себе заберём.
Заперли меня в узком чулане без окна. У стены стоял топчан с комковатым матрацем. Из мебели – всё. Свет давала тусклая лампочка под высоким потолком. Обитая жестяным листом дверь с окошком отгородила меня от мира.
Ждать. А что ещё остаётся? Теперь я бессилен что-либо изменить. Посмотрим, куда меня вынесет течение реки обстоятельств. А лучше всего ждать во сне. Я и завалился на топчан, свернув тонкий матрац в рулон – он стал подушкой. Уснул сразу. Сквозь сон слышал, как окошко на двери несколько раз открывалось, но дверь – нет. Меня не будили, сам вставать не хотел.
Сколько проспал – не знаю. Часов у меня не было, окна – тоже. Течение времени не ощущалось. Проснулся я от голода и желания опорожнить организм. Постучал в дверь, в открывшееся окошечко озвучил свои желания. Окошко захлопнулось. И всё – тишина. Я постоял, подождал. Ничего. Пожав плачами, сел обратно на топчан. Скучно.
Минут через десять загремели засовы, дверь открылась.
– Кузьмин, с вещами на выход.
Я усмехнулся – ну, какие у меня вещи? Даже ремень отобрали. Встал, вышел. Ослеп от яркого света. Меня толкнули в спину.
– Ещё раз тронешь меня – руку сломаю, – предупредил я конвоиров. В ответ раздалось сопение шести ноздрей.
– Встать лицом к стене. Руки за спину.
– Ребят, погоди, глаза к свету привыкнут. Я стены не вижу. А, вот она.
Я встал к стене, руки за спину, ноги расставил. Я видел подобную процедуру довольно часто, но в телесериалах про благородных бандитов и продажных ментов, которыми нас пичкали всю мою молодость.
– Вперёд.
– Далеко меня?
– Не положено знать.
– А в туалет-то можно?
– Пошли. Топай, топай. Тут по пути.
После посещения комнаты для раздумий меня вывели из казарм, погрузили в машину. Ну, типичный «воронок»! Долго везли, выгрузили во дворе какого-то здания, передали другим конвоирам, опять заперли.
Опять «чемодан» – узкие стены, высокий потолок. Тоже нет окон, но есть дыра в полу, судя по запаху – удобства. Вместо топчана – типичная шконка, узкая, коротковатая, матраца и в помине нет. У-у! Гэбня кровавая! Питсот-мильонов-невинноубиенных!