Для этого строя больше подошёл бы Высоцкий, но я его не знал. Не понимал и не любил. Может, потому что знал только такие песни, как «где деньги, Зин?»
И что им петь ещё? «Муси-пуси»? Я их там не понимал, а здесь тем более. Только что нашего воронежского «Цоя», то есть Хоя?
Пока я размышлял, строй и «Звезду по имени Солнце» спел. Опять я затянул:
Это наша работа – в руках держать автомат,
Слышать крики кого-то, щупать чеку гранат,
Идти на прорыв, когда нужно,
С криком: «Ура!», впереди
Падать убитым в лужу,
Кому-то дальше идти.
Мы – ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу,
Когда артиллерия сыплет «град»,
Души русских солдат покидают ад.
Взрывает и калечит, но не сломит дух
И с этой тварью при встрече
Ты пообщаешься вслух.
Устала: «Отбой, рота!», проходят впустую года,
Но это наша работа – здесь идёт война!
Мы – ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу,
Когда артиллерия сыплет «град»,
Души русских ребят покидают ад!
А кто погибнет – конечно, его не вернёшь никогда,
Но силы героя навечно переходят в тебя.
Душа исчезает из виду, затем обращаются две,
Ты чувствуешь боль и обиду
На этой нелепой войне!
Мы – ангелы смерти, а это значит,
Что в гибель не верим, а верим в удачу,
Когда артиллерия сыплет «град»,
Души русских солдат покидают ад!
Что за?.. Чадящий дым лениво поднимался в закатное небо. Прибежали разведчики. Оказалось, мы вышли к тракту, а на нём – результат бомбёжек. Горели машины, трактора, всюду тела убитых людей, лошадей, коров. Никто их не собирал, толпы унылых, уставших беженцев брели на восток, в нашу сторону даже голов не поворачивали.
Комбат сверился с картой. Приказал идти не по дороге, а вдоль, ближе к лесополосам. С каждой минутой темнело. Канонада стихала. Почапали дальше.
– Смотри внимательно, братцы, – сказал я. – Смотрите – так воюют «просвещённые» европейцы. С бабами и детьми воюют. Безнаказанно с воздуха расстреливают. Смотрите внимательно, запоминайте. И чтобы рука не дрогнула, запомните – немец не человек. Даже не зверь – в звере больше сострадания. Это бесы. Адские отродья. Внимательно смотрите. А дальше мы увидим сожжённые деревни, овраги, полные расстрелянных, будем нюхать копоть живьём сжигаемых детей.
– Да как такое возможно?
– А вот немцев поймаем – спрошу. Я не знаю, как ребёнка можно запереть в сарае и из огнемёта сжечь. А они – знают. В глаза их посмотрю. Яйца рукой откручивать буду – и в глаза буду смотреть. «С этими тварями при встрече я пообщаюсь вслух». Так орать заставлю, чтобы души детей с небес услышали, узнали, что отомщены.
– Неужели в них ничего человеческого нет?
– Почему нет? Есть. Страх есть. И много. И я об этом им напомню. Говорил же им их Фридрих Второй: «Никогда, никогда, никогда не воюйте с Россией!» Забыли? Мы напомним!
– А что за Фридрих такой?
– О, это был интересный персонаж! Гениальный полководец, стратег и тактик. Всю Европу поставил на колени и изнасиловал. Бил армии европейских королей как хотел, где хотел и когда хотел. А у самого армия – позорище одно. Бандиты и оборванцы со всей Пруссии. А громил хитростью вчетверо превосходящие откормленные, вышколенные полки. И нарвался на сиволапых солдат Елизаветы, дочери Петра Первого. Командовала она, конечно, не сама, генералы. А Фридрих генералов купил. Они и бросили армию в болотах. Старше капитана званием никого не осталось. Он так уже делал. С австрийцами. Тогда австрияки сдались полностью. Он их переодел в прусскую форму и за себя воевать заставил.
– А наши?
– А наши утром проснулись – пруссаки есть, а офицеров – нет. Вздохнули облегчённо, перекрестились, выстроились во фронт и целый день отбивали атаки пруссаков. Фридрих сам себя обхитрил – болото, во фланг и тыл не обойти, а спереди наши не даются. Три полка прусских порвали в лоскуты. Фридриху стало жаль своих солдат, приказал из пушек бить. Долбят, долбят, уже и не видно ничего – порох тогда сильно дымил. Хлеще давешнего паровоза. Думает – всё, там и живых нет. Посылает полк – обратно ошмётки. Ещё полк – опять ошмётки. Сам поехал смотреть. А наши – земляных валов наделали – окопы не вырыть – болото, валы эти оседлали, всё трупами осыпано. Смотрит Фридрих, как его пруссаки в атаку идут, радуется – с развернутыми знамёнами, под барабаны, дудки и флейты, ровными рядами. Подошли на мушкетный выстрел, с обеих сторон – залп, ещё залп. И что он видит? На место одного упавшего нашего – тут же ещё один лезет, стреляет. А потом как грянули из пушек в упор картечью, «УРА!» и в штыки. Пруссаки, как зайцы-русаки, бежать. Он наперерез. Солдаты его увидели, остановились, развернулись. Король сам пошел в атаку. Летит на коне, а навстречу – русские. Он – шпагой, шпагой. Прорубается. Вылетел к редуту. На нём – пушка. И один пушкарь. Весь чернящий, в крови с ног до головы, вместо правой руки из плеча обломок кости торчит, но прищурился, одной левой пушку на Фридриха разворачивает. Король прусский в него из пистоля выстрелил, в грудь попал, а пушкарь уже и запал к себе тянет. И тут Фридрих впервые в жизни испугался, с коня грохнулся, картечь коня – в фарш. Поднялся, смотрит – пушкарь лыбится, на него прёт с саблей. Как он дал дёру! Ну совсем не по-королевски. И штаны обмочил. А за ним – всё его войско. Орёт в припадке: «Пусть сам чёрт воюет с такими солдатами!» Ночью наши ушли. Утром Фридрих объезжал поле битвы. Формально он победил – поле боя осталось за ним. Но он-то знал лучше. Он нашел тело того пушкаря. Тогда он сказал свою знаменитую фразу: «Русского солдата мало убить. Его надо застрелить, зарубить, проткнуть штыком, а потом ещё и толкнуть, чтобы упал».
– А дальше что?
– А потом Елизавета Петровна Романова поставила над этими чудо-богатырями хитрого дядьку – генерала Салтыкова, по-моему. Вот он и погонял Фридриха, как сидорову козу, по всем европам. Кстати, Суворов, что Александр Васильевич, в ту пору молодым офицером был. Как раз и изучил науку побеждать. Тогда наши Берлин первый раз и взяли. И немцы узнали, что такое казаки на улицах побеждённого города. А в этот раз узнают, что такое русские танки у Бранденбургских ворот. Ещё век потом икать будут, суки. Кто выживет. А тех, что сюда пришли, мы здесь же и заземлим. Они хотели наших земель? Они её получат. Метр на два. И два метра вглубь. Каждый.
– Правильно, старшина! – надо мной вырос комбат на коне. – Для этого дела землицы у нас хватит. Закончил политинформацию? Я тебя политруком сделаю – у вас в роте как раз нет. Старшин двое, а политрука ни одного.
– Не имею права. Крещеный я. И в партии не состою.
– Поговори мне ещё! Приказы не обсуждаются. Но это на будущее. Политрук ты и так фактически. А сейчас – ноги в руки – и вперёд! Там деревня крупная впереди. Возьми людей – понюхай, кто там, наши или эти, что «хуже зверей».