* * *
Придя к выводу, что истинным половым органом женщины является то, что испокон веку ошибочно называют правым ухом (и наоборот), придя к выводу и опознав сей предмет, абсолютно уверенный в собственной правоте Краб постоянно услаждает на людях свой взор. Он не упустит ни грана этого зрелища.
33
Краб тем не менее его предупреждал. Прямо заявил ему, что это приведет к проблемам. С самого начала поделился с ним своим замешательством: «Купи лучше собаку или золотую рыбку». Тот ничего не хотел слышать. И вот теперь, когда его гиппопотам закрылся в ванной, он просит Краба помочь взломать дверь! Заявляет даже, что друзья для этого и созданы! Краб находит, что это немного слишком.
Впрочем, дружба никогда не обделяла его разочарованиями и печалями.
* * *
Краб случайно встречает старинного приятеля, над которым не властны годы.
— С виду ты совсем не изменился.
— Как видишь. Зато… постой, постой… Ты, похоже, совсем отбился от рук.
— Ну да, но разве ты меня без них не видел?
— Не знаю, может статься.
* * *
Краб горько сожалеет, что познакомил своих друзей Онана и Нарцисса. До чего неудачная идея. У этих двоих должно быть сродство душ, думал он — и ошибался. Этим двоим буквально нечего сказать друг другу. Томительный вечер. Они не обращают друг на друга никакого внимания. Ну и обстановка. Каждый в своем углу. И Краб вынужден поддерживать беседу в одиночку.
34
Краб живет с отсутствующей женой. Это, впрочем, самая нежная и самая милая из всех отсутствующих жен — не говоря уже о том, что и самая очаровательная. Положа руку на сердце, среди всех женщин, которых он никогда не видел, именно ее отсутствие причиняет ему самые жестокие страдания. Краб не променял бы свой удел ни на какой другой. Его жизнь озарена любовью. Он — самый счастливый из мужчин.
Краб и его отсутствующая жена составляют восхитительно удачную и гармоничную пару — но совсем иначе, чем те супруги, о которых говорят, что они дополняют друг друга, как чума с холерой. Их страсть остается такой же пылкой, как и в самые первые дни. Они никогда не повышают голос, никаких ссор, что не мешает им сохранять независимость духа и при случае ее демонстрировать. Но при этом жалкие истории измен и муки ревности не для них. Они друг другу вполне доверяют. Зачем искать на стороне то, что можно обрести у своего очага? Краб решительно отвергает даже гипотезу о загробной внебрачной жизни. Все это глупости, побасенки священников. Они будут погребены вместе, в один день и в одной могиле — без тени намерения, без малейшего желания оттуда выйти.
Краб и его отсутствующая жена создали семью. Краб испытывает огромную слабость к своим отсутствующим детям. Указка или розги — не для него, не ему повышать голос. Впрочем, отсутствующие дети Краба совершенно восхитительны, покладисты, послушны — тише воды, ниже травы, — эти ангелочки ни за что не отпустят юбок своей матери.
Краб и в самом деле счастлив.
* * *
Ему принесли найденную в капусте голову его супруги, но поскольку ноги так и не были обнаружены, Краб не теряет надежды:
— Вдруг она всего-навсего отлучилась.
35
Не стоит заблуждаться относительно эрекции Краба. Над всеми остальными в нем господствует страсть к справедливости. Но располагая только одним, вот этим, топорщащимся между ног эректильным органом, он к нему и прибегает, он и научился им пользоваться. Этот аккуратно градуированный в соответствии с господствующей метрической системой член позволяет ему лучше разобраться в природе собственных желаний и расположить их в порядке предпочтения.
Именно так Краб и обнаружил, что среди его желаний, очевидно, главенствует желание справедливости, приподнявшее его член на высоту 8848 метров — в точности, надо сказать, совпадающую с высотой Эвереста, кульминационной точки земного шара.
Правды ради надо сказать, что этот рекорд был все же Крабом дважды перекрыт. В первом случае, во время одного из проявлений диктуемого календарем народного ликования, он обнаружил, что желание одиночества стремительно выросло в нем до 9000 метров. Во второй раз еще более необоримым оказалось желание оставить свой отпечаток на поверхности луны, поскольку он его тут же и удовлетворил; зафиксированная той ночью высота в 384 000 километров отмечает, несомненно, крайний предел эластичности Краба.
Но этими двумя исключениями следует пренебречь. В обычное время желанию одиночества редко удается превзойти в нем 7000 метров. Что же до желания поставить что-либо на лунный грунт, от удовлетворения и разочарования оно сразу же умерло. Зато и дня не проходит без того, чтобы самым безапелляционным образом не проявило себя глубоко укорененное в Крабе желание справедливости.
Чтобы закончить эту скабрезную главку, вот средние размеры, установленные за год некоторыми из его самых насущных желаний. Желание тишины — 6708 метров. Музыки — 6707. Счастья — 474. Мягкой постели — 85 (с пиком в 2000 метров). Теплого очага — 39. Интересной книги — 6. Хорошей бани — то же самое. Смерти — 2 метра (пилообразная ломаная). Наконец, любви — 17 сантиметров (не больше и не меньше, без исключений. Единственная установленная константа. Принята в качестве нормы). По нашим сведениям, это — самая низкая отметка. Несомненно, Крабу присущи и менее значительные желания, но они туманны, тайны, непроявленны, сокровенны или замалчиваемы, и по своей примитивности его измерительный инструмент не в состоянии их засечь.
36
В соседнем кинотеатре показывали его жизнь, и Краб не мог этого пропустить. Вся его жизнь, без каких бы то ни было купюр или умалчивающих наплывов — как столь невероятный документ получил добро от цензурной комиссии, Краб не знает и сильно тому удивляется. Ведь в конечном счете весь этот фильм должен был состоять из душераздирающих планов, кровавых, порнографических, кощунственных сцен. Зрелище, конечно же, выдающееся, но все же какая откровенность, какое насилие. И как могли цензоры не заметить подрывного, оскорбительного для общепринятого порядка, для общественной морали характера любого высказывания героя, любого вторящего ему жеста? Эти сокрушительные возражения, этот призыв к восстанию, причем с самого малолетства. От подобного фильма перевернутся сердца и желудки, а следовательно, и души. Всевозможные общества потребуют немедленно его запретить. Уж лучше выколоть детям глаза. Но будет слишком поздно, ветер радикального протеста раздует пожар до небес. Мироздание нуждается в развитии!
Крабу не пришлось стоять в очереди за билетами. Не было никого и в зале. Погас свет, и начался сеанс. По правде говоря, на первых же кадрах Краб задремал. Разбудила его билетерша. Он спросил, нельзя ли остаться на следующий сеанс. Поскольку все равно больше никто не пришел, она разрешила. Начался второй сеанс.
Краб обычно досматривает кино до конца, но на этот раз он вышел из зала уже через несколько минут, настолько все оказалось ничтожным и скучным: сплошная говорильня, которую, впрочем, не расслышать, да еще, ко всему прочему, в плохом исполнении, тягомотина. Низкий бюджет и ни на грош воображения. На выходе он, впрочем, без особого удивления заметил, что афишу фильма уже сняли.