– Ну иди же к нему, Мари, иди, – кричал он. – ты же должна бегом бежать – мужа видишь, а ты едва шевелишься! Ну и что из того, что его где-то носило 20 лет, а ты ему все эти 20 лет изменяла, он же этого пока не знает! Ты как в жизни дура, так и на сцене! Боже, за что мне даны эти глупые курицы!
– Куда ты встал, Лукас, тебя же не будет видно! Ну и на кого Мариам будет смотреть, если ты спрячешься за драпировкой! А-а, ты хочешь всю сцену испортить, хочешь, чтоб нас из замка выгнали? Зря я тебя на дороге подобрал, пусть бы ты так и сидел нищим на обочине. Хоть бы из благодарности постарался!
– Мариам, я сколько буду ждать, когда у тебя ужас на лице появится? Ты что, ничего в этой жизни не боишься? Ну, можешь ты представить себе не Лукаса, а кого-нибудь пострашнее, хоть бы сарацина? – Толстяк вытер платком пот, выступивший на лысине. – Если что-то будет не так, я никому из вас не заплачу!
Анхен с удовольствием наблюдала за тем, как ее муж разносит актеров. Сама она давно им же была лишена ролей, но винила в этом не потерю с возрастом былого таланта и привлекательности, а приход в труппу красавицы Мариам. Поэтому любая неудача еврейки капала бальзамом на душу Анхен, и даже возможный провал спектакля не пугал ее.
– Да разве не видишь, Тобиас, она же не хочет по-настоящему играть! – зашипела Анхен, двигаясь мелкими шагами поближе. – Ее не волнует, что скажут о нас в замке, сама-то в Вену навострилась, я знаю! – Она подбоченилась и встала рядом с мужем. – А кто тебя туда возьмет, если ты провалишь спектакли, ты не подумала?
Анхен не учла, что обычно послушный супруг перед премьерой вовсе не настроен слушать ее высказывания.
– А тебя-то кто просит вмешиваться, – развернулся в ее сторону Тобиас. – Ты иди костюмы разбирай и не суйся за кулисы сегодня, чтоб я тебя не видел!
Поджав губы, Анхен отступила в костюмерную. Лукас, выйдя на середину зала, повернулся спиной к воображаемым зрителям, но так, чтобы им из-за его плеча было видно лицо Мариам. Проигрывалась наиболее трагическая сцена в спектакле – сцена расставания героев.
Мариам не замечала грубых окриков Тобиаса и не обращала внимания на шипение Анхен. После того, что показало зеркало, она не могла думать ни о чем другом. Ночью, слушая безмятежное дыхание спящей на соседней кровати Мари и сердясь на себя за невозможность уснуть, Мариам снова и снова погружалась в воспоминания, и тогда она или вновь бежала по темному лесу, падая и спотыкаясь, или смотрела в глаза монаху в глубине зеркала. «Это прошло, это давным-давно прошло», – как заклинание шептала Мариам. К утру молодой женщине почти удалось заставить себя поверить в то, что человек в капюшоне ей привиделся, тем более что никого с таким лицом она не встречала раньше. Сейчас, на репетиции, стоя в ярко-желтом платье с глубоким вырезом и с желтой розой в роскошных черных волосах, актриса попыталась выйти из раздумий и сосредоточиться на роли. Она резко качнула головой, отгоняя неприятные мысли, – Лукас вопросительно поднял брови. Мариам ответила на его реплики, но ее низкий грудной голос в этот раз звучал так вяло и тускло, что Тобиас, причитая и воздев руки к небу, окончил репетицию. Он отпустил актеров накладывать грим, совершенно уверенный в провале спектакля.
* * *
Замок пировал. Повсюду сновали слуги, разнося подносы и кувшины, длинные столы ломились от снеди. Сегодняшний ужин являлся началом целой череды пиршеств, посвященных бракосочетанию хозяина Хоэнверфена и юной наследницы богатого землевладельца. И пусть знатные семьи, приглашенные на свадьбу, пока не прибыли в замок, а в зале собрались гости попроще – жители Верфена и соседи-вассалы, но на столах для всех хватило еды и питья.
В повседневной жизни пища обитателям замка готовилась на занимавшей громадный подвал кухне, к ней с разных сторон примыкали помещения для хранения продуктов и посуды. На случай появления большого числа гостей в пристройках замка были дополнительные печи и очаги, которые в дни праздников и торжеств наполнялись поварами и слугами. Надо сказать, что графы Хоэнверфенские не слыли отшельниками, но приемы в замке, гарнизон которого охранял границу, устраивались редко. И сегодня челядь, не привыкшая к большому числу гостей, сбилась с ног, доставляя блюда в разные концы огромного зала.
В пристройках суетились поварята, наполняя большие медные подносы дымящимися кусками жареного мяса, запах свежего хлеба ароматным веером тянулся от раскаленных печей, по двору туда и обратно проворно носились слуги.
В главном зале на огромном вертеле жарилась кабанья туша. К мясу подавались соленья в деревянных мисках, на широкие доски выкладывались и предлагались гостям пироги с начинкой из дичи, в глубоком казане булькало заячье рагу. Из винных погребов подняли просмоленные дубовые бочки. Крепкое белое вино, полученное из местных сортов винограда, лилось рекой в кувшины и кубки.
На возвышении, отдельно от простых гостей, во главе стола между женихом и невестой разместился старый граф. Со стороны Лауры расположились Катарина, Флориан и несколько человек свиты, а по правую руку от графа Эдмунда заняли место Хедвиг – ее надменное лицо не выражало ничего, кроме высокомерия, и несколько рыцарей, среди которых Катарина узнала весельчака Ульриха и задумчивого Симона. Вместе с ними за столом сидел настоятель местной церкви отец Бенедикт, сам больше похожий на рыцаря, чем на священника. Настоятель был стар годами, но не утратил военной осанки. Он принимал участие в Крестовых походах еще со старым графом, наставляя и поддерживая боевой дух графских вассалов. Еда на его блюде оставалась почти не тронутой, а сам он с осуждением оглядывал пирующий зал.
– Мама, а можно я отнесу индейку за графский стол? – Мальчик лет двенадцати, с растрепанными светлыми волосами, в опрятной, подпоясанной вышитым поясом рубахе, тронул за руку полную женщину. Ее простое платье скрывал надетый поверх длинный фартук, рукава были завернуты, обнажая круглые локти.
– Да не вертись под ногами, Людвиг, ты этот поднос просто не удержишь! – Уставшая мать отодвинула мальчика с дороги. – Вчера за ужином ты чуть не разлил соус на платье госпожи Хедвиг! А если бы ты это сделал, она бы выгнала нас из замка!
Мальчик упрямо поджал губы:
– Она не может выгнать нас из замка, потому что у графа есть другая невеста, и это она скоро будет решать, кого выгонять, а кого оставить! Может, она саму госпожу Хедвиг выгонит! Посмотри, какая она красивая и добрая, уж ей-то я постараюсь ничего не испачкать!
– Да замолчи ты, маленький упрямец, услышит кто! – шикнула мать. – То-то и оно, что добрая. А наша Хедвиг и граф – одного поля ягода, добрым рядом с ними не место. Жаль красавицу, не к тем попала. Ну, иди, – смягчилась она. – налей вот из этого кувшина, глядишь, повеселеет! А то вон какая грустная сидит.
Людвиг радостно побежал выполнять указание матери.
– Паж, посмотри, не один ты готов служить Лауре! – Катарина насмешливо толкнула Флориана в бок и указала на мальчика с кувшином в руках. – Как тебя зовут?
– Меня зовут Людвиг, моя мать работает на кухне, а отец конюх, – бойко сообщил мальчик. – Я помогаю сегодня в зале. Вот, госпожа, выпейте это. – Нагнув кувшин к бокалу Лауры и увидев ее улыбку, он еще больше осмелел. – Моя мама сказала, что это вино не даст вам быть грустной.