Я еще раз посмотрел на слушавших меня студентов, и с удовлетворением отметил, что мои слова дошли до их сознания. Усмешки на большинстве лиц исчезли, а вместо них появилась задумчивость, и даже заинтересованность. По выражению многих глаз я понял, что звонить мне будут. Я продиктовал свой рабочий телефон и попрощался.
— Однако, Вы молодец, — сказал мне ректор, когда мы вышли из аудитории. — Вы смогли найти правильные слова, и ваши аргументы выглядели весьма убедительно. Будьте уверены, некоторые из этих ребят захотят войти в Вашу команду. Говорю это Вам, как человек, имеющий огромный опыт публичных выступлений.
Я поблагодарил ректора за помощь и поехал обратно на завод. Едва я зашел в кабинет, как раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал Павла. Голос у него был какой-то подавленный.
— Ну, наконец тебя застал. Слушай, старик, у нас тут ЧП. Помнишь Юнусова?
— Какого Юнусова? — не понял я.
— Того, который заложил мину в подвале дома на улице Мира.
— А-а-а, — протянул я. — Конечно, помню. Мину, кстати, обезвредили?
— Обезвредили. Жильцы дома, когда узнали в чем дело, чуть ноги нам не целовали. Но тут другое. Юнусов повесился.
— О-па! — воскликнул я.
— Повесился, сволочь, прямо в камере. Еще на стене нацарапал: «Ухожу к жене и детям».
К нам прокуратура нагрянула. Приписывают нам доведение до самоубийства. Это штука серьезная. Наш «Тарас Бульба» в шоке. Буквально рвет и мечет, чтобы найти какого-нибудь виновного, и сбросить с себя ответственность.
— Ну, а я-то здесь при чем? — спросил я.
— Да в том-то и дело, что при том, — разъяснил Павел. — Это ведь ты Юнусову расписал, что дЩши его жены и детей рядом с ним обитают. Наш начальник крайним тебя сделать хочет. И меня заодно. Это ведь я тебя привел. Зачем ему себя под удар подставлять? Он хотел прямо на завод за тобой машину отправить. Я еле отговорил. Пообещал ему, что ты сам придешь. Старик, ноги в руки, и сюда, пока за тобой оперативников не послали. Зачем тебе на глазах у всех в «воронок» садиться? Не боись. Выкрутимся.
Я почувствовал, как к моему горлу подступает ком.
— Хорошо, — упавшим голосом произнес я. — Сейчас приеду.
Я положил трубку. Доигрался! И зачем я только связался с этой милицией? Правильно говорят, не делай добра — не получишь зла.
Мне было и неприятно, и обидно. В чем, я собственно, виноват? Ко мне обратились за помощью — я помог. Если бы не я, эта проклятая мина в доме номер тринадцать по улице Мира точно бы взорвалась. Без меня они бы ее не нашли. «Воин джихада» был настроен весьма решительно. Он ничего бы им не сказал, даже если бы его резали живьем. Я спас множество людей. И в том, что этот террорист повесился в камере, я за собой никакой вины не чувствовал. Караулить надо было лучше. Да, может быть, способ, который я применил, чтобы выудить у него признание, был небезупречен с точки зрения нравственности. Напоминать человеку о погибшей семье, врать ему, что его умершие жена и дети сейчас рядом с ним, довольно жестоко. Но на карте стояли жизни сотен людей, и я чувствовал себя обязанным их спасти. В такой ситуации любые способы оправданы. Здесь не до сантиментов. И в результате, вместо благодарности, я получаю обвинение. Обидно, очень обидно.
— Я к Павлу, — сказал я дежурному сержанту на КПП.
— Ты как раз вовремя, — грубо ответил мне сержант. — А то мы уже хотели за тобой ехать.
Я не стал отвечать ему на грубость, и молча последовал за ним. Он всего лишь рядовой сотрудник. А рядовой сотрудник должен быть настроен так, как настроен его начальник. Это закон Системы. Иначе в ней не выжить.
Сержант привел меня в кабинет начальника милиции. Мне с первого взгляда стало ясно, что здесь проходит судилище. По одну сторону, за столом, находилось несколько человек: одни в милицейской форме, другие в штатском. Лица у всех были суровые. По другую сторону сидел, низко опустив голову, Павел.
— Вот он, виновник всех наших бед! — воскликнул начальник милиции, с негодованием глядя на меня. — Садись-ка рядом со своим дружком. Сейчас мы с тобой будем разбираться.
Я сел рядом с Павлом. «Судейская коллегия» с любопытством уставилась на меня.
— Это, что, тот самый экстрасенс? — насмешливо спросил толстяк в синей прокурорской форме.
— Тот самый, Виталий Петрович. Полюбуйтесь, — вздохнул начальник милиции.
— Совсем, я смотрю, плохи у Вас дела, товарищ подполковник, если Вы для своей работы экстрасенсов привлекаете, — заметил прокурор, пристально глядя на «Тараса Бульбу».
— Ой, не говорите, — снова картинно вздохнул тот. — Все самому контролировать надо. Чуть ослабишь контроль, сразу что-нибудь начудят. А отвечай я.
Начальник милиции посмотрел на Павла и гневно изрек.
— Я не пойму. Тебя что, Уставу не учили? Или ты должностную инструкцию не читал? Каким образом к следственной работе оказался допущен совершенно посторонний человек, шарлатан?
Во мне вспыхнуло возмущение. Это я-то шарлатан? Павел поднял голову и твердо сказал.
— Гражданин Воробьев — не шарлатан. Он помог нам изобличить двух преступников, и именно с его помощью мы установили адрес дома, где была заложена мина. И Вы это прекрасно знаете, товарищ подполковник.
— Что-о-о! — рявкнул первоклассным казарменным басом начальник милиции. — Я знаю? Может, ты еще скажешь, что это именно я приказал тебе его пригласить?
Во мне буквально кипело негодование. А разве было не так? Разве начальник милиции не встречал меня в дежурной части с самым разлюбезным видом. Разве не он потом лично проводил меня до самой камеры, где допрашивали Юнусова? Его ложь била по моим напряженным нервам, словно дикая, скрипучая музыка. Стремясь снять с себя ответственность, он внаглую валил всю вину на подчиненного. Я возмущенно посмотрел на подполковника, и уже открыл было рот, чтобы высказать ему все, что я думаю, но меня перебил прокурор.
— Ну, а Вы, гражданин экстрасенс? Каким же это образом Вам удавалось изобличать преступников? Может, расскажете?
Я растерялся, не зная, как мне правильнее будет поступить. С одной стороны, я не хотел прилюдно признаваться, что могу читать чужие мысли. Но с другой, возникла такая ситуация, когда необходимо было защитить свою репутацию, и доказать, что я никакой не шарлатан. Прокурор смотрел на меня столь насмешливо, что мое самолюбие не выдержало, и я решился. Я старательно настроился на его мысли, и с удовлетворением отметил, что мне удается их воспринимать. Прокурор вспоминал какой-то судебный процесс. Он сопоставлял обстоятельства того дела с этим, и решал, есть ли в самоубийстве Юнусова признаки для возбуждения против меня и Павла уголовного дела.
Судебный зал. На скамье подсудимых сидела бледная женщина. Она работала медсестрой, и обвинялась в доведении до самоубийства пожилой пациентки. Когда эту пациентку привезли в больницу, медсестра выведала, что у той имеется шикарная трехкомнатная квартира, и при этом никаких наследников. Поскольку у медсестры были жилищные проблемы, она решилась на рискованный шаг. Она тихонько сообщила старушке, что от нее в гуманных целях скрывают истинный диагноз. Что у той на самом деле не воспаление легких, а последняя стадия рака, что жить ей осталось недолго, и что умрет она в страшных мучениях. Старушка была в шоке. Она слезно попросила медсестру принести ей яд, чтобы умереть спокойно. Та, конечно, поначалу отказалась. Не имею права, и все тут. Но старушка настаивала, и предложила в обмен на яд свою квартиру. Когда завещание было написано и заверено у нотариуса, старушка получила ампулу, и в тот же вечер покончила с собой.