– Откуда у тебя после Зоси силы еще на девочек есть? – поинтересовался Алексей у Сергея.
– Зося мне отгул на неделю дала, сынка навестить полетела в Англию. Разрядиться имею полное право. Кстати, перед ее отъездом по автосалонам с ней прокатились, собирается себе «инфинити» брать, а меня ждет «БМВ», трехдверный хетчбек, синий металлик, шестиступенчатый автомат, задний привод, еще там всякие прибамбасы, – как бы невзначай бросил Сергей.
– Го-онишь, – протянул Алексей.
– Не-а, ни фига не гоню. Был момент, она заколебалась, может, тебе тоже «японочку», туда-сюда. Нет, отвечаю, «ниссаны», «тойоты» не мое. Только немца.
– И сколько тянет такая тачка?
– С необходимой комплектацией в лимон шестьсот можно уложиться. Комплектация, правда, российская, но детали все бюргерские.
Алексей присвистнул:
– Хорошо ты Зосю обработал.
– Могу поделиться опытом. Я ей, помимо главного действия, сопутствующие слова говорю, типа «козочки», «овечки», – она млеет. Так что скоро будете наблюдать меня в «бэхе». Слушай, ты чего до сих пор пахана на тачку не раскочегарил, а, котангенс? – Сергей снова глянул в зеркало на Кирилла.
– Мне не западло в метро ездить, не все ж такие крутые, как ты. – Кириллу хотелось сегодня напиться не хуже Олега Владимировича; подавшись вперед, он протянул Сергею тысячную купюру: – Притормози где-нибудь, возьми пару бутылок водки.
– Убери, сказал, гуляем на мои.
Тут снова возник Алексей:
– А у тебя на Зосю встает без проблем? Все-таки почти как мать.
– Нормально. За «бэху», сам понимаешь, на кого хочешь встанет. Тем более она себя держит в формате, блюдет товарный вид. Тренажерный зал, регулярные косметологи, массажисты, все такое. Со мной вообще расцвела георгином. Я ей иду на пользу. Что существенно, она неглупая баба. В свободные от траха минуты она меня успевает просвещать. Считает, хорошо впитываю. На днях целую лекцию про авангардистов, про поп– и соц-арт прочитала. Сегодня без живописи в интерьере – полная труба. Причем царит абсолютное смешение жанров и стилей. Особенно актуальны инсталляции на экологическую тему, типа призыв к очищению. Про выставки в «Гараже» и на «Винзаводе» упоминала, про какого-то арт-критика Валентина Дьяконова – сказала, харизматичная личность. А свела все к тому, что современное искусство – банальная закачка денег в пустоту. Все заточено под западный рынок. А там давно у всех крыша потекла. В Лондоне креативщики эти не знают уже, на какую задницу сесть, какого цвета розочку на член нацепить.
– Тоже мне откровение, – обрадовался актуальности разговора Алексей. – Я тему эту когда-а двигал. Не искусство, а дутая пустота. Все, кроме музыки, прогнило. Только семь нот пока дышат.
– Прикиньте, – продолжил Сергей, – Зоське как-то пришлось в лондонской подземке прокатиться, она сцену наблюдала: стоят мужик с теткой, обнимаются, тетка натуральная, с приличными сиськами, но мужланистая, а он, наоборот, тонкий-звонкий, обмотанный длинным шарфиком, ботинки на платформе с серебряной блесткой, достал из кармана помаду, губы покрасил. Ладно бы гомик, так нет. Кстати, трубач, ты когда заведешь себе самочку для траха? А то присосался к своей трубе, как будто она у тебя газовая.
Над лицом Кирилла нависло расплывчатое женское лицо. Оно вдруг исказилось еще сильнее, рот от него словно отделился, разверзся в громком хохоте: «Я Анжелика, маркиза ангелов! Лежи уже, лентяй. Сама все сделаю. Дружбаны у тебя будут поактивнее. Мне, знаешь, часто попадаются тормознутые. Я так рассуждаю – целей буду. Подожди-и, сейчас я тебя растормошу». Она расстегнула Кириллу джинсы и начала свои нехитрые манипуляции. После полбутылки водки Кирилл сдался ее напору, но мысли не отключались: «Она мне противна, я ее не хочу, а мой орган очень даже откликается. Как подло устроен человек».
Катя не знала, какое сегодня число, видела только, что за окном день. Она смотрела со своего матраса, как рядом дерутся два неопределенного пола существа, и ей стало мерзко до тошноты. «Зачем я здесь?» Она внезапно закричала на них: «Прекратите вы, уроды!» – вскочила с матраса, оттолкнула обалдевших от ее крика существ, ринулась в коридор, сорвала с вешалки куртку, сумку, нашарила в груде обуви свои ботинки, наскоро обулась, выбежала из квартиры, слетела по лестнице, распахнула дверь подъезда.
На нее обрушилась безликая городская окраина, погруженная в раннюю мартовскую весну. «Бежать, бежать… от чужих стен, из чужой грязи, но куда?» У нее больно свело от голода живот, она не успела отбежать за угол, ее вырвало прямо у подъезда. И сразу вывернуло наизнанку второй раз – одной желчью. Когда рвать стало совсем нечем, она нашла глазами крохотный, не уделанный собаками пятачок снега, зачерпнула в ладонь ледяное крошево, вытерла рот, растерла лицо до горячих колик. Пошла в сторону метро. Идти было необычайно легко, будто она ничего не весила. При каждом шаге ее словно поднимало над асфальтом, и она немножечко взлетала. Голова была свободной от прошлых мыслей, а зрение, наоборот, странным образом обострилось, бросалось в глаза то, на что раньше не обратила бы внимания. Вон тот полноватый старик в темно-синем пальто с воротником из искусственного меха, выгуливающий настороженно выглядывающую у него из-за пазухи кошку, беседующий с ней, как с человеком, или тот ребенок у дома на другой стороне двора, лет, наверное, трех, настойчиво отталкивающий мать, пытающийся открыть подъездную дверь сам. Наблюдать одновременно так много уличных подробностей было непривычно и удивительно.
Без надежды что-либо найти она на ходу машинально ощупала карманы джинсов, в одном из них обнаружила сторублевку. «Наверное, та девица, что выклянчила у меня кофту», – решила Катя. В ближайшем супермаркете на пятьдесят рублей она купила питьевой йогурт и булку. Телефон, что удивительно, оказался в кармане куртки, но батарейка безнадежно села. Отойдя в угол супермаркета, Катя жадно рвала зубами резиновое тесто.
«В городе оттепель, чавкает в лужах серый мартовский снег. Город, весною ранней контуженный, вскрылся венами рек», – пел Трофим. Катя видела своим новым зрением, как молоденькая кассирша, шевеля губами, беззвучно повторяет за Трофимом: «Все перемолото, скомкано, сорвано слишком долгой зимой. Но у меня есть ты, значит, Господь со мной».
Рядом какой-то парень пополнял телефонный счет через терминал.
– Который час? – спросила у него Катя.
– Пятый, – хмуро ответил парень.
Катя протянула ему оставшиеся от сотни пятьдесят рублей:
– Дай, пожалуйста, позвонить, я быстро, на два слова.
Парень взял у нее купюру, вложил в щель терминала вслед за своими деньгами, нажал «Оплатить», дождался чека, протянул Кате телефон.
«И неприглядная истина мира вновь предстанет нагой, но у меня есть ты, значит, Господь со мной», – пел Трофим.
Кирилл ответил сразу. Она только выдохнула:
– Кирилл?