– Вы заблуждаетесь на мой счет, мадам. У меня с вашей дочерью вообще нет никаких отношений.
Она резко стиснула в пальцах дужку очков, и даже этого не заметила. Ее глаза пристально смотрели на меня, ожидая, когда я дам слабину. Я не отвел взгляда. Она не производила на меня впечатления, и до ее подозрений мне не было никакого дела. В то же время меня охватило любопытство. Рио-Саладо был маленький городок, в котором даже стены имели уши, а двери никогда не считались преградой для чужих взоров. Даже самые тщательно охраняемые секреты не выдерживали в нем испытания временем, тайны рано или поздно доверялись другим, а сплетни считались весьма ходовой монетой. Я не ввязывался во всякие истории, в силу этого не представлял ни для кого интереса, но обо мне все же что-то да говорили, и мне хотелось знать, что именно.
– Она бредит вами, месье Жонас.
– Может, нашей компанией…
– Я имею в виду не вашу компанию, а конкретно вас и мою дочь. Мне хочется знать характер ваших с ней отношений и перспективы их развития. Строите ли вы совместные планы на будущее, серьезны ли ваши намерения… и было ли что-то между вами.
– Ничего не было, мадам Казнав. Эмили влюблена в Фабриса, а Фабрис мой лучший друг. И лишить его счастья мне никогда даже в голову не придет.
– Вы благоразумный мальчик. Кажется, я это вам уже говорила.
Она сцепила пальцы, уперлась в них подбородком, немного подумала, глядя на меня, гордо подняла голову и сказала:
– Я перейду прямо к сути, месье Жонас… Вы мусульманин, и, насколько мне известно, хороший мусульманин. Я католичка. Когда-то мы с вами в минуту слабости поддались искушению. Смею надеяться, что Господь не осудит нас за это слишком сурово. То было лишь мимолетное помутнение разума, приключение, не имеющее будущего… Вместе с тем на свете есть один смертный грех, который нельзя ни простить, ни нести по жизни, имя ему – инцест! – Выпалив это слово, она будто расстреляла меня глазами. – Это последняя гнусность, на какую только способен человек.
– Не понимаю, к чему вы клоните.
– Чего же здесь непонятного, месье Жонас? Весь вопрос в том, что нельзя одновременно спать с матерью и дочерью, не оскорбляя богов, святых, ангелов и демонов!
Она вновь залилась краской, и белки ее глаз застыли, как свернувшееся молоко.
Она ткнула в меня пальцем, искренне желая, чтобы в этот момент он превратился в разящий меч, и в гневе воскликнула:
– Я запрещаю вам даже близко подходить к моей дочери!
– Мне это даже в голову не приходило…
– Боюсь, вы неправильно меня поняли, месье Жонас. Мне глубоко наплевать на то, что приходит или не приходит вам в голову. Можете думать все, что заблагорассудится. Чего добиваюсь я, так это чтобы вы держались от моей дочери как можно дальше. И вы мне в этом поклянетесь, тотчас же, без промедлений.
– Мадам…
– Клянитесь!
Окрик будто сам по себе сорвался с ее с языка. Ей так хотелось сохранять спокойствие, всячески показывая мне, что она контролирует ситуацию. Переступив порог аптеки, она только то и делала, что сдерживала поднимавшиеся в ее душе гнев и страх, и заговорила о деле только тогда, когда убедилась, что собственные слова не вернутся и не ударят ее бумерангом по лицу. Но в тот самый момент, когда любой ценой нужно было двигаться вперед, совершенно утратила над собой контроль. Она поднесла к вискам руки, попыталась привести в порядок мысли, сосредоточилась на чем-то одном, неподвижно уставилась в какую-то невидимую точку, подождала, когда успокоится дыхание, и глухо сказала:
– Простите. В разговорах с людьми я не привыкла повышать голос… Эта история меня пугает. К черту лицемерие! Маски давно сброшены, я потеряла лицо и не желаю, чтобы мои опасения оправдались. Я в растерянности. По ночам мне никак не удается уснуть… Я очень хотела бы выглядеть твердой и сильной, но ведь речь идет о моей семье, о дочери, о вере и совести. Для женщины, которая даже предположить не могла, что у ее ног разверзнется такая пропасть, это чересчур… Да если бы только пропасть! Чтобы спасти душу, я, не задумываясь, бросилась бы в бездонную пучину. Но проблему это все равно не решит… Этого нельзя допустить, месье Жонас. Между вами и моей дочерью не должно быть любви. У нее попросту нет права на существование, да и оснований для подобного чувства я тоже не вижу. Вы должны понимать это четко и ясно. Я хочу уйти домой с чистой совестью и вновь обрести покой. Эмили не девочка. Она подвержена перепадам настроения и может влюбиться в первого попавшегося весельчака, понимаете? Я не хочу, чтобы этим весельчаком стали вы. Поэтому умоляю вас, во имя Господа, во имя Его пророков Иисуса и Магомета, пообещайте, что не будете ее поощрять. Это было бы ужасно, аморально, в высшей степени непристойно и совершенно недопустимо.
Она с силой схватила меня за руки. Теперь передо мной стояла совсем не та женщина, о которой я еще совсем недавно мечтал. Мадам Казнав отказалась от своего обаяния, очарования и величественного тона. Она стала просто матерью, которую до смерти пугала мысль отвратить от себя Бога и до скончания веков мучиться от позора и стыда. Она впилась в меня глазами, и, чтобы отправить ее в ад, мне достаточно было лишь моргнуть. Моей власти вполне хватило бы, чтобы проклясть ее, и я устыдился, что могу сделать это с человеком, которого когда-то любил, даже не думая считать щедрость ее души плотским грехом.
– Между мной и вашей дочерью никогда ничего не будет, мадам.
– Вы обещаете?
– Да, обещаю…
– Поклянитесь.
– Клянусь.
Только после этого она тяжело облокотилась на прилавок, успокоившаяся, но в то же время раздавленная, обхватила руками голову и разрыдалась.
– Это тебя, – сказала Жермена, протягивая мне трубку телефона.
– Жонас, ты на меня за что-нибудь злишься? – проворчал на другом конце провода Фабрис.
– Нет…
– А Симон в последнее время тебя, случаем, не обидел?
– Нет.
– Может, ты заимел зуб на Жан-Кристофа?
– Нет, конечно.
– Тогда зачем тебе нас избегать? Ты же, как бирюк, вот уже который день не вылезаешь из своей норы. Мы тебя вчера ждали. Ты обещал прийти, в итоге все остыло, и нам пришлось есть блюда холодными.
– У меня не было времени…
– Перестань… В городке не бушует эпидемия, и тебе не нужно с утра до ночи торчать в аптеке. И прошу тебя, не прикрывайся дядиной болезнью, я несколько раз видел, как он гулял в саду. Он чувствует себя великолепно. – Он кашлянул в микрофон и заговорил уже мягче: – Мне тебя не хватает, старина. Мы живем по соседству, в двух шагах друг от друга, но у меня такое ощущение, будто ты провалился под землю.
– Я как раз навожу порядок в делах. Нужно просмотреть записи и составить ведомость.