Обычно она прятала свиток так, что его не мог найти даже Еритомо, как он ни старался.
«Надейся и верь,
Лишь одно полагая опорой —
Слово, данное ей».
Что же было написано дальше, знала только она.
Весной, когда Еритомо стал, наконец, единственным властителем страны, она спасла человека. Это был ронин по имени Хироцунэ. Хироцунэ воевал на стороне Тайра и в сражении возле Хэйан остался один. Но не убежал в лес, как это сделал его оруженосец, а рубил своим мечом направо и налево, пока, наконец, не обессилел. Тогда самурай воткнул свой меч в землю и, скрестив руки на груди, стал ждать, когда вассалы Еритомо отрубят ему голову. Нидзе, увидев ронина, пожелала, чтобы сегун пощадил его и взял на службу в замок Минамото. Когда стало ясно, что вместо смерти Хироцунэ получил новую работу, его оруженосец, все это время прятавшийся в лесу, присоединился к своему хозяину.
«Ты можешь сделать с трусом все, что захочешь», – сказал сегун.
Хироцунэ вытащил из земли меч, подумал, а затем, вложив его в ножны, протянул беглецу.
Жизнь во дворце текла своим чередом, и Еритомо все больше и больше доверял своему новому вассалу. После весны Хэйан было еще немало битв, и Хироцунэ всегда был рядом со своим хозяином, и даже на полшага впереди, чтобы успеть принять удар вражеского меча. Ни один из рыцарей, ни в доме Минамото, ни в славном некогда доме Тайра, не мог сравняться с ронином силой своего удара. О быстроте меча Хироцунэ во дворцах слагали танка, а на постоялых дворах пели грубые песни, в которых пьяницы-оборванцы желали друг другу так же быстро вонзать в женщину свой инструмент, как это делает Хироцунэ на поле боя с врагами.
Единственный друг Хироцунэ, тоже ронин, которого взяли во дворец Минамото задолго до того, как там появился знаменитый фехтовальщик, рассказывал, что захотел как-то померяться с ним силой и быстротой. Хироцунэ предложил ему перед поединком сыграть партию в рендзю. На пятом ходе соперник встал и сказал, что проиграл – и партию, и бой. «Нам не было нужды убивать друг друга, потому что я понял, что Хироцунэ всегда покидает поле боя последним», – сказал самурай сегуну.
И тогда Нидзе решила, что хочет сыграть с Хироцунэ в ирогами. Что и говорить, Хироцунэ, бесстрашный воин, согласился, заранее зная, что проиграет.
Это была единственная ночь в жизни Нидзе, когда она сняла с себя кимоно, позволив ронину распустить оби. Хироцунэ был так же ловок, как пели о нем в кабаках, и превратил постель в поле боя. Она просила его остановиться, а он, не издав ни звука, извлекал из ее тела стоны, которые были стонами о пощаде. Она не ошиблась в нем. А он, всякий раз вынимая свой меч из ее ножен, спрашивал, чего же она боится в жизни. И к утру Нидзе призналась, что больше всего на свете боится умереть от удара мечом, сидя верхом на ком-то из своих недолговечных возлюбленных. «Если я умру так, то стану призраком, а у привидений, как ты знаешь, нет ног. И тогда мое уродство перестанет быть величественным, а будет просто смешным. И все любовники, хотевшие меня на этом свете, в другой жизни будут смеяться и потешаться надо мной», – так ответила Нидзе.
На рассвете пришел час играть в ирогами. Нидзе прочитала строчки из своего свитка.
«Надейся и верь,
Лишь одно полагая опорой —
Слово, данное ей», —
услышал Хироцунэ. Ронин молчал. А Нидзе, рассмеявшись, свернула бумагу и положила свиток на ладонь. Четыре охранника знали, что будет дальше. Один из них, положив руку на плечо Хироцунэ, хотел сказать ему, что время думать вышло. Но не сказал, потому что ронин как бы невзначай наклонился, а потом распрямился, словно сосна, которую айны подтягивают к земле, чтобы хоронить своих воинов на самых высоких ветках, и отпускают вверх. Последнее, что ощутил стражник, это то, как меркнет свет в глазах и что-то трещит и ломается там, где была шея. Не успела его голова коснуться земли, как мечом, захваченным у палача, Хироцунэ сделал то, о чем и не мечтал ни один мастер иаи-до на острове, – он отрубил еще три головы, развернувшись, как волчок, на том самом месте, где стоял. После этого приговоренный подошел к Нидзе и, ударив снизу плоской стороной меча по ладони наложницы сегуна, подбросил свиток вверх. Еще одно движение меча, и на землю упали клочки желтой бумаги. А потом они покраснели, когда кровавые ручейки добрались до обрывков самого большого сокровища и самой сокровенной тайны Нидзе.
Хироцунэ вонзил чужой меч в землю точно так же, как сделал это однажды весной. И ждал. И тогда Еритомо сказал, что ему надоели бездарные стихи и что отныне у Нидзе будет муж.
Свадьбу сыграли на следующий день. Были приглашены все знатные вассалы сегуна, ожидался даже приезд его наследника, который, будучи человеком медлительным, всегда опаздывал – и на войну, и на пир. Еритомо подарил молодым новый дом, как раз у подножья холма, где стоял замок Минамото.
Седзи в этом доме были расписаны так, как того пожелала Нидзе. Художник-китаец изобразил хозяйку в момент любовных утех с мужчиной, лицо которого все время было повернуто в сторону от зрителя, так чтобы его нельзя было узнать. Но опытные придворные говорили, что любовник очень похож на главу дома Минамото в дни его молодости и славы. В этом доме Хироцунэ должен был провести свою вторую и все последующие ночи с бывшей наложницей сюзерена. А Еритомо, перестав прятать свою щедрость в закоулках души, решил искренне повеселиться и подарить все свои шелковые кимоно всем тем, кто в простых нарядах сражался некогда во славу и благополучие своего хозяина.
Хироцунэ долго еще не спускался с холма. Он, собираясь вниз, заметил то, чего не заметил никто. Нидзе шла к своему дому, и ее обнимал друг ронина, тот самый, который признал победу над собой за столиком рендзю. Хироцунэ хорошо знал незамысловатый рисунок на шелке его кимоно.
Ронин сидел еще некоторое время у ворот дворца. Затем спустился к дому. Сняв башмаки, он подошел к седзи, отделявшим опочивальню от прихожей. Долго смотрел на причудливое сплетение теней, повторявших в мерцании свечей китайские рисунки на белом шелке. Затем вышел, чтобы посмотреть, скоро ли рассвет.
Он развязал кимоно и разделся догола. Смочил в ручье кусок шелка, которым обматывал руку во время поединков, и, оторвав небольшой кусок, заткнул его в задний проход. Затем снова надел кимоно и засунул за пояс два коротких ножа. За его спиной раздавались стоны. Рисунки больше не плясали вместе с тенями – свеча почти догорела. Ронин зашел в шалаш и разбудил оруженосца. Тот быстро понял, в чем дело, и протянул хозяину короткий меч.
Ронин вошел в спальню и увидел свою жену, сидящую верхом на своем друге. Оба не сняли кимоно. Хироцунэ вонзил меч в спину Нидзе и, сделав еще одно усилие, проткнул и мужчину. Меч вошел очень мягко и остановился только тогда, когда драконы на цубе поцеловались с драконами на кимоно Нидзе. Любовники не произнесли ни звука, только лишь стали неподвижными. Хироцунэ вытащил меч и снова вышел на улицу. Начинался новый день.
Ронин протянул меч оруженосцу и сел на колени. Оруженосец знал, что он должен делать, и стал чуть позади Хироцунэ. Самурай вытащил кинжалы и развязал пояс. Чуть-чуть размял мышцы живота, чтобы ножи не причинили ему лишней боли. Вонзил их в собственную плоть. Он ничего не почувствовал, только лишь увидел, как на землю из его утробы падают розовые и коричневые ленты.