Менее решительный Кусков моментально взвесил свое положение. Оно было грустным. Саша уходит. Валерий остается единственным украинцем в части. Теперь Кускова будут бить «за двоих». Но кроме того, на нем будет лежать клеймо «друга предателя». Часовой «стуканет» землякам, об их ночном разговоре станет известно офицерам, и Валерий наверняка попадет под трибунал за то, что «знал, но не сообщил». Вот как примерно думал Валерий. Он посчитал, что уйти, стать перебежчиком лучше и безопаснее, чем оставаться во враждебном окружении. Тогда Александру Левенцу и Валерию Кускову было по двадцать лет.
Валерий догнал Александра уже за минным полем. Еще до рассвета парни были в ближайшем кишлаке. Их встретили люди полевого командира Амирхалама и привели в кишлак Ургоблаки. Моджахеды никакого насилия не проявляли, да в этом, собственно, и не было нужды. Солдаты вполне добровольно шли вслед за вооруженными бородачами. Их привели в глинобитную хижину, накормили, напоили и поставили охрану, больше, конечно, для виду. Боевики понимали – эти парни никуда не сбегут. Вскоре появился полевой командир. Его небольшой отряд контролировал несколько селений под Кундузом. В отряде несколько человек немного знали русский. Они перевели командиру пожелание пленных «шурави» – присоединиться к моджахедам. Командир не долго думал. «Примете ислам, тогда будете с нами», – сказал он. Что же будет в том случае, если они откажутся, командир не сказал. Но парни даже и не задумывались, насколько печальной может быть альтернатива. Они хотели стать мусульманами. Переход в религию Пророка был кратким. Трижды Саша и Валера прочитали калиму, изречение «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед есть Пророк его». Командир сказал: «Ну вот, теперь вы мусульмане». И выдал парням по автомату. Беглецы сменили свою форму на шарвар-камизы. С этого момента они перестали бриться. «А как зовут тебя?» – спросил командир Александра. «Саша», – ответил Левенец. «Неправильное имя, – вздохнул боевик. – Отныне будешь Ахметом».
* * *
«Сейчас Ахмет должен быть в Кундузе», – говорят охранники. В Афганистане ни в чем нельзя быть уверенным. Мы приедем в Кундуз, и может оказаться, что Левенец уехал в неизвестном направлении или даже погиб в какой-нибудь «разборке» бывших моджахедов. От Саланга до Кундуза ехать часа три. Цепи нам уже не нужны. Мы останавливаемся возле придорожного духана. Нужно поесть и согреться. Мы дрожим от холода, несмотря на теплые горные куртки. Духанщик приносит хлеб, рис и горячий чай. Вот чего мне хотелось всю дорогу. Скрестив ноги, мы сели на помост возле железной печки. Какое счастье! Тепло и простая еда расслабляют нас. Рис едим руками. На двоих одна тарелка. Порции хватило бы на четверых, не то что на двоих. Охранники с улыбкой смотрят на то, как неловко мы подбираем хлебом рис, и один из них – Гюльзар – кличет духанщика. Через минуту перед нами стоят вилки и ложки в ассортименте.
С едой мы справились быстро. Афганский рис, пожалуй, лучший в мире. Рассыпчатый, длинный, вот в таких придорожных духанах он обычно поедается в огромных количествах. Перед входом в заведение бородатый помощник хозяина готовит кебаб. Нарезает куски баранины, нанизывает их на шампуры и ставит на огонь. Я подношу руки к мангалу. «Гарм?» – хитро улыбается мне бородач с большим ножом в руках. «Гарм», – улыбаюсь я в ответ. «Бали», – водитель решительно открыл дверь «тойоты». Поехали. Он прав. Чем темнее, тем больше риск нарваться на бандитов. Уже стемнело. А до Кундуза еще ехать и ехать. Впрочем, остаток пути был вполне спокойным. Мы доехали до конечного пункта уже ночью. Не сразу поняли, что уже в городе. Глинобитные стены по обеим сторонам дороги были такими же серыми, как и в кишлаках, через которые мы до этого проезжали. Но это был Кундуз. Крупный город, центр одноименной провинции.
К Ахмету мы отправились уже утром. Ночь провели в доме у человека, который и должен был нас проводить к украинскому моджахеду. Насрулла, так звали нашего хозяина, возит в Кундуз бензин из соседнего Таджикистана. Он уложил нас на полу в гостевой комнате, а рано утром поднял и накормил завтраком – чаем и вареньем из сладкой моркови. Никогда не пробовал подобного. Было вкусно. Мы сидели на полу. Стаканы с чаем дымились у наших ног. Нас никто не торопил, но я постарался побыстрее закончить утренние посиделки. «Идем к Ахмету». Охранники вскочили и взяли автоматы.
Из Кундуза до кишлака Ургоблаки доехали за четверть часа. Определить по домам, где кончается город и начинается сельская местность, невозможно. Кундуз наполовину состоит из таких же глинобитных домов, как и окрестные кишлаки. Только в центре города есть немного двухэтажных каменных зданий. Они выстроились в линию вдоль центральной улицы. Первые этажи домов – это сплошь лавки, в которых торгуют всякой всячиной. Есть даже такие, в которых без проблем можно купить оружие и наркотики. Конечно же, легкие. Например, насвар, стимулирующее зелье зеленого цвета. Насваром торгуют прямо на центральной площади Кундуза. Расфасованный в полиэтиленовые кульки зеленый порошок лежит на лотке у ног старика-торговца. Нам он готов отдать полкило своего товара за пятьсот афгани. Это десять долларов. Рядом, прямо на улице, десятки других лотков. С одних торгуют крупой и мукой, на других разложена одежда. Тут же босые башмачники ремонтируют чужую обувь. Но больше всего клиентов у чистильщиков. В Кундузе покрыты асфальтом только несколько улиц. Остальные после дождя превращаются в глиняное месиво. Поэтому те, кто претендует на звание местного среднего класса, вынуждены по нескольку раз в день чистить свои башмаки.
Мы уткнулись в блокпост афганской армии. Нашу машину быстро проверили и выпустили из Кундуза. «Тойота» свернула с асфальта на проселок и тут же забуксовала. Колея была размыта февральскими дождями. Машина, разгребая колесами грязь, все же с трудом преодолела метров двести и снова встала у арыка, за которым неровной линией тянулся глинобитный забор. Возле забора стоял невысокий человек с рыжеватой бородой. Насрулла вышел из машины и спросил его, где можно найти Ахмета. «Здесь много Ахметов, – ответил человек. – Какой именно вам нужен?». «Тот, который из Украины», – уточнил Насрулла. «Я из Украины», – ничуть не изменившись в лице, сказал бородач. Это и был тот самый человек, которого мы искали. Александр Левенец.
* * *
«Ну, заходи, земляк», – Ахмет-Александр указал на железные ворота зеленого цвета. Я зашел во двор первым. За мной оператор и охранники. Двор квадратный, не очень большой. В углу глинобитный сарай с нехитрым сельским инструментом. Рядом обычная водяная колонка с помпой. Посреди двора старая, двадцатилетняя «тойота-корола». «Мой заработок, – кивнул на нее Александр. – Купил ее за три тысячи долларов. Теперь я таксист». По двору туда-сюда снуют три девчонки. «Дочки?» – спрашиваю. «Дочки», – кивает Левенец. «Здесь три, – считает он и, кивая на дом, подбирает русские слова. – А там есть и четвертая. Она маленькая еще. Четыре месяца». Мы заходим в дом. Он, конечно, выглядит намного лучше той глинобитной развалюхи, на фоне которой Саша-Ахмет фотографировался много лет назад, ремонтируя «газик». По крайней мере, дом каменный, достаточно просторный. С закрытой верандой, со стороны которой мы заходим в гостевую комнату. Такая есть в каждом афганском доме. Здесь собираются мужчины. Садятся на полу, ведут неспешные разговоры. Мы гости, поэтому нам отводят лучшие места. Старшая дочка Саши, двенадцатилетняя Хатиджа, приносит чай и сладости. Сначала угощение она ставит перед нами, потом предлагает остальным. Мы говорим о том, что случилось с Сашей, когда он оказался на той стороне, или, вернее, на этой.