Адмирал садится на матрас, кутаясь в пальто, накинутое на плечи, и напряженно размышляет.
– Несчастья будто бы преследуют нас, – произносит он. – Сначала ограбление в Париже, теперь это.
– Господи, – вздрагивает библиотекарь, – не хотите ли вы сказать, что тут какая-то связь?
Дон Педро задумывается.
– Честно говоря, нет, я так не считаю, – заключает он. – Но такое количество злоключений, такое невезение просто удивляют.
– А что, если…
Скрежет дверной задвижки прерывает слова библиотекаря. Фонарь освещает коридор, появляются какие-то люди. Дон Педро узнает мэра Руйе, сержанта Бернарда и одного из гвардейцев, которого видел ночью. Они появляются в сопровождении высокого субъекта среднего возраста и своеобразной наружности. Его волосы, лишенные следов пудры, собраны в косицу, а костюм предназначен для упражнений на свежем воздухе или охоты.
– Вот они, эти птички, – с ходу хамит Руйе.
Незнакомец подходит к решетке и с любопытством и подозрительностью всматривается в лица академиков.
– Я – шевалье д’Эсмангар, исполняю должность префекта в этих местах, – сухо говорит он. – Как раз собирался на охоту, когда мне сообщили… Так кто вы такие?
– Бригадир Сарате и дон Эрмохенес Молина, – отвечает адмирал, – члены Испанской королевской академии.
Незнакомец смотрит на них в замешательстве. Дон Педро замечает, что глаза у него серые, спокойные и, кажется, умные.
– Это та, что занимается кодификацией испанского языка и находится в Мадриде? И, если не ошибаюсь, выпускает «Толковый словарь»?
– Она самая.
– А что вы делаете в Тартасе?
– Движемся в Байонну с грузом книг, купленных в Париже.
Шевалье д’Эсмангар размышляет о том, что только что услышал. Затем устремляет взгляд на мэра и вновь переводит его на академиков.
– Можете ли вы удостоверить свою личность?
– Разумеется, – невозмутимо отвечает адмирал. – Все наши документы, заверенные печатями французских властей, были конфискованы вместе с прочими бумагами… Вчера они лежали на столе. Там, снаружи.
Д’Эсмангар делает движение рукой, и к нему подходит сержант. Шевалье задумчиво смотрит на Руйе.
– Кто на них донес?
– Какой-то проезжий. В трактире Дюрана.
– А где он сейчас, этот проезжий?
– Я не знаю. – Мэр секунду сомневается. – Должно быть, отправился дальше своей дорогой… Однако оставил записку.
Он достает из кармана листок бумаги и протягивает его шевалье. Тот читает, хмурится и подает ее дону Педро, просунув сквозь прутья решетки. Письмо написано по-французски:
Моя обязанность как добраго поданого сообщить что на постоялом дваре остановились двс англиских шпиона которые едут ис Парижа к граници. До здраствует Франция и до здраствует король.
– Именно это мы и подозревали, дон Эрмес, – негодует адмирал, возвращая записку шевалье. – На нас донесли как на шпионов.
– Но как? Кто написал эту гадость?
– Не знаю. Подпись отсутствует. Это анонимка.
– Господи… Значит, с нами так обращаются из-за какой-то анонимки?
Сержант возвращается, неся в руках какие-то официальные бумаги, среди которых адмирал узнает паспорт и разрешение на командировку. При свете фонаря, который держит в руке мэр, д’Эсмангар обстоятельно изучает все, что написано в документах, затем переводит взгляд на пленников и вновь погружается в чтение. Наконец складывает бумаги, приказывает открыть темницу, и вскоре все переходят в кабинет, где дона Педро и дона Эрмохенеса допрашивали ночью. Им пододвигают те же самые стулья, шевалье занимает место у стола, а Руйе, сержант и гвардеец остаются стоять.
– Вы что-нибудь ели?
Тон префекта явно смягчился, и голос звучит вежливее.
– Ничего со вчерашнего дня, – отвечает дон Эрмохенес.
– Сейчас мы это уладим. – Д’Эсмангар отдает приказ гвардейцу, и тот приносит академикам две миски бульона, хлеб, кувшин с водой и полотенца, затем префект обращается к мэру: – Кто доставил вам это письмо?
– Дюран, я вам уже говорил… Как он сообщил, некий человек, бывший у нас проездом, узнал этих типов и счел своим долгом заявить на них.
Шевалье хмурится.
– А почему он отправился с этим письмом к Дюрану, а не сразу сюда?
– Не знаю, мсье.
– Приведите-ка сюда этого Дюрана.
– Мсье, этому человеку можно доверять. Это крестный моей дочери. Поэтому…
– Сюда его, немедленно!
Гвардеец подает завтрак, воду в кувшине и полотенце, которые д’Эсмангар любезно предлагает академикам. Те моют руки, крошат хлеб в миски и завтракают без лишних церемоний прямо за столом в кабинете, одновременно беседуя с шевалье. Этот провинциальный дворянин, производящий впечатление человека образованного и воспитанного, искренне удивляется, узнав, что задержанные везут в Мадрид первое издание «Энциклопедии», имея на то письменное разрешение короля и инквизиции. Рассказывая о своем пребывании в Париже, дон Педро и дон Эрмохенес то и дело упоминают эпизоды с участием какого-нибудь общего знакомого – например, энциклопедиста Бертанваля, которого д’Эсмангар знает лично и с которым его дядя, интендант Лилля, состоит в переписке. В разгар беседы появляется трактирщик Дюран. Явно застигнутый врасплох, он обеспокоенно отвечает на вопросы, которые шевалье задает ему ледяным тоном, встревожившим трактирщика еще больше. В конце концов трактирщик начинает путаться в своих показаниях и настаивает только на том, что едва рассмотрел лицо автора анонимки. Д’Эсмангар отпускает трактирщика с явным неудовольствием, печально смотрит на академиков и обращается к Руйе:
– Итак, мсье мэр: вы получили анонимную записку, которую вам, в свою очередь, доставил трактирщик, и решили засадить в темницу этих двоих почтенных людей, даже не потрудившись проверить их личность… Я доступно излагаю?
Краска бросилась в лицо Руйе.
– Такое дело, мсье шевалье, – бормочет он, – я думал, надо действовать срочно…
– Это я уже понял. – Д’Эсмангар барабанит пальцами по столу, задумчиво глядя на сержанта Барнарда. – С вами плохо обращались?
– В некотором роде, – отвечает дон Эрмохенес. – И словом, и делом.
– Так ведь это мэр распорядился, – оправдывается Бернард. – Я лишь выполнял приказы.
– У меня такое впечатление… – встревает Руйе.
Д’Эсмангар с досадой перебивает его:
– Все ясно как день, мсье мэр. Документы исправны, завизированы и скреплены печатями, все по правилам… И эти господа, несмотря на крайнее утомление, которое отпечаталось на их лицах после ночи, проведенной за решеткой, имеют наружность людей достойных и уважаемых. Полагаю, накануне вечером кто-то сыграл с ними злую шутку.