Он остановился с книгой в руках – замечательно изданный Ксенофонт на греческом и латыни, – склонив голову и будто бы размышляя над собственными словами.
– Да, – заключил он в конце концов. – Вы понимаете, что я хочу сказать… Вы же книжные люди.
Они уже были возле полок, на которых стояли двадцать восемь томов крупного формата, переплетенных в кожу коричневого цвета с золотым тиснением на корешках. При виде собрания обоих академиков внезапно охватил трепет.
– Это она? – воскликнул дон Эрмохенес.
– Да, – улыбнулся Дансени.
– А потрогать можно?
– Пожалуйста.
Действительно, это была она, они увидели ее впервые: «Еncyclopédie, ou dictionnare raisonné des sciences, des arts et des métiers» [63] . Отличного качества бумага, широкие поля и замечательное тиснение в реальности выглядели даже роскошнее, чем они себе представляли.
– Удивительная вещь. Вы читали вступительную статью? Ее написал д’Аламбер, и она важна для понимания ее значения в целом.
Дон Эрмохенес взял первый из тяжелых томов и отнес его на стол, стоявший в центре помещения. Там он с величайшей осторожностью надел очки и взволнованно прочитал вслух:
Мы узнаем природу не по туманным и вольным гипотезам, а благодаря тщательному изучению ее явлений, сравнению одного с другим, искусству обобщения, применимому везде, где это позволительно, когда большое число явлений сведены в итоге к одному-единственному, которое рассматривается как основной принцип…
Он не смог продолжать. Голос у него задрожал, он посмотрел на дона Педро, и тот заметил, что глаза у библиотекаря покраснели и увлажнились от счастья.
– Это она, сеньор адмирал!
– Да, – кивнул адмирал, улыбаясь и кладя руку на плечо друга. – Наконец-то она перед нами.
Дансени следил за ними с любопытством.
– Даже во Франции, – произнес он, – кое-кто смотрит на эту вещь как на невразумительную компиляцию, полную парадоксов и ошибок; другие же в ней видят – точнее, мы видим – редчайшее сокровище.
Адмирал согласно кивнул.
– Такого же мнения придерживается Испанская академия. По ее поручению мы и прибыли в Париж.
– Да-да, конечно. Я слышал от этого Брингаса, что вы собираетесь раздобыть экземпляр «Энциклопедии».
– Все правильно. Причем в первом издании – таком, как это.
– Найти первое издание очень сложно. Боюсь, имеется слишком много переизданий и копий… – Дансени подумал секунду, посмотрел вокруг себя и пожал плечами, любезный и невозмутимый. – К сожалению, с моим экземпляром я расстаться не могу. Быть может, мсье Бертанваль, у которого много самых разнообразных знакомых, поможет раздобыть вам другой такой же. Могу дать вам адреса книготорговцев, которым я доверяю; и все же оригинальная версия в полном собрании…
Он умолк, чтобы позволить академикам спокойно полистать некоторые тома и полюбоваться гравюрами в приложении.
– Мне бы очень хотелось побывать в Мадридской академии, – меланхолично произнес Дансени.
– Когда вам угодно, мсье. Вас ждет теплый прием, – проговорил дон Эрмохенес. – Но боюсь, мы вас разочаруем. Это очень скромное заведение, и возможностей у нас не так уж много.
Дансени сжал губы, что выглядело очень по-французски.
– Сомневаюсь, господа, что это когда-нибудь произойдет. Я имею в виду путешествия… Мне, честно сказать, попросту лень. Я путешествую благодаря книгам, и мне вполне хватает.
Он помог им водрузить тяжелые тома «Энциклопедии» обратно на полку.
– Быть может, Академия в Мадриде в самом деле скромная, – добавил он, – однако я уверен, что это серьезное заведение: вы выпускаете словари, орфографические и грамматические справочники, удобные в пользовании… Ваша Академия отличается от нашей, французской. С тех пор как Ришелье основал нашу Академию, она всегда была средоточием амбиций, корысти и тщеславия… Французские академики величают сами себя «бессмертными», и этим все сказано.
– Да что вы говорите! Но ведь господа Бертанваль и Бюффон – такие приятные люди, – возразил дон Эрмохенес.
– Безусловно. Следует прибавить к ним д’Аламбера и некоторых других академиков их же круга. С другой стороны, Марго умеет смягчать даже самые крутые нравы… Никто, кроме нее, не способен так виртуозно соединять кислое со сладким, легкое с тяжелым.
– Восхитительная женщина, – кивнул адмирал.
– Пожалуй. – Дансени на секунду задумался. – Именно так.
Они уже собирались покинуть библиотеку, когда дон Эрмохенес приметил книгу Бертанваля – «De l’état de la philosophie en Europe» [64] – и остановился ее полистать. Вероятно, всему виной его несовершенный французский, но последние слова Дансени показались ему излишним кокетством.
– Во Франции сложился своего рода литературный деспотизм, который открывает двери Академии лишь для тех, кто ему угоден, – говорит Дансени, словно прочитав его мысли. – Мало кто из представителей низших слоев общества может воспользоваться трудами наших академиков.
Он взял книгу из рук дона Эрмохенеса и, едва заметно улыбнувшись, вернул ее на полку.
– Среди вас, испанских академиков, – добавил он, – ценятся не столько отдельные имена, сколько общий труд. Плод коллективной просветительской деятельности на благо отечества, что очень важно. Это касается и американских владений.
Он подошел к канделябру и задул свечи. Теперь библиотеку освещала только лампа, зажженная в коридоре.
– Что ж, неплохой способ, – промолвил адмирал, – ужиться с такой прелестной супругой, как мадам Дансени.
Хозяин дома остановился так внезапно, что все вздрогнули: никто не ожидал подобной порывистости движений от столь неспешного человека. В неверном полусвете он казался еще более рассеянным и отсутствующим. Дон Педро не мог разглядеть его лицо, но был уверен, что Дансени смотрит на него.
– Лучший из всех, что мне известны. Эти двери не впускают ничего лишнего. Вы меня понимаете?
– Отлично, мсье.
Кажется, Дансени все еще сомневался.
– Между прочим, у нее тоже есть своя библиотека, – добавляет он наконец. – Несколько в ином стиле.
– Рю-де-Пуатвен! – кричит кучер с облучка.
Фиакр останавливается у единственного в окрестностях фонаря, стоящего на углу одной из улиц – темной, кривой и убогой. Ее мостовая представляет собой сплошную топь из-за грязной воды, которую выплескивают из соседних домов. Пахнет азотистой солью и серой, думает адмирал, с отвращением вдыхая воздух. Чуть живой огонек фонаря не отгоняет, а, наоборот, сгущает тени. Вдалеке бесформенной глыбой мрака угадывается обветшалая средневековая башня.