Аманвах сохранила спокойствие, но замялась и этим себя выдала. Рожер взглянул на жену, и веселье на его лице сменилось колючим подозрением.
– Вот как ты узнала, о чем мы говорили в пивной!
– Вы сговаривались… – начала Аманвах.
– Не надо кормить меня демоновым дерьмом! – озлился Рожер. – Ты метила этот подбородник несколько недель! И не из-за моих поступков в пути, а с намерением шпионить за мной!
– Ты мой муж, – ответила Аманвах. – Мой долг поддерживать тебя, охранять от бед и оказывать помощь при первой надобности.
– Ты постоянно лжешь! – заорал Рожер.
Шарумы напряглись. Кричать на дама’тинг – немыслимое преступление, и раньше они бы вмешались, но сейчас, все еще потрясенные могуществом Рожера, не шелохнулись. Медлил даже Энкидо, ждал сигнала от госпожи.
– Ты горазда цитировать Эведжах, когда тебе удобно, – продолжил Рожер, – но разве в нем не предписано говорить правду?
– Коли на то пошло, – вмешалась Лиша, – в этой книге прямо говорится, что клятвы и обещания, данные чину, не стоят ничего, если тем или иным образом препятствуют служению Эвераму.
Аманвах послала ей гневный взгляд, но Лиша только улыбнулась, подстрекая возразить.
– Катись оно в Недра, – выдохнул Рожер, вырвал у Лиши подбородник и поднял повыше, чтобы шваркнуть им о булыжную мостовую.
– Нет! – хором вскричали Аманвах и Лиша.
Обе вцепились в его руку, и Аманвах озадаченно взглянула на противницу.
– Ты же видел, какая в нем сила, – покачала головой Лиша. – Не отказывайся сгоряча.
– Госпожа говорит правильно, муж, – подхватила Аманвах. – Изготовление нового займет больше месяца, даже если мы найдем такой же красивый.
Рожер посмотрел на нее холодно:
– Когда ты вручила мне ящик, я задумался, нет ли в нем пары золотых кандалов. Похоже, я был недалек от истины. Я не стану твоим рабом, Аманвах.
– Рабы ли мы огня, коль скоро он может обжечь? – спросила Лиша. – Теперь ты знаешь, на что способна эта вещь. Я могу начертить на ящике метки тишины. Клади туда подбородник, когда захочешь соблюсти тайну, а уничтожать незачем.
– Тем более что он все равно не пострадает от удара, – добавила Аманвах. – Магия укрепляет дерево и металл. Разбить его трудно, и нет другого человека, достойного этой силы.
Рожер сник. Печально посмотрел на подбородник, сунул его в карман и повернулся к гостинице:
– Я иду спать.
Не дожидаясь никого, он зашагал прочь. Аманвах и Сиквах взяли Энкидо и поспешили за ним, как собачки.
На площадь опасливо вышло несколько селян, захотевших взглянуть на трупы демонов. В священном ужасе уставились они на тела, но крик воздушного демона разорвал ночь и загнал их обратно в дома. Лиша последовала их примеру, хотя меток на шали хватало, чтобы отвлечь от нее внимание любого подземника.
Прежде чем войти внутрь, она бросила последний взгляд на дорогу вестников, по которой где-то мчался в Дар Эверама одинокий шарум.
Оставшись одна, Лиша расплакалась.
Она не до конца познала тайны демоновых костей. Секрет их способности к предсказаниям ревниво охраняли дама’тинг. В Эведжахе говорилось о метке пророчества, но рисунка не прилагалось, и вряд ли Лиша уговорит невесту Эверама ознакомить ее с гадальным набором.
Но из того, что она выяснила, стало понятно, что кости не предсказывают ничего конкретного, лишь упоминают факты, намекающие на то или иное будущее. Существовал шанс, что Аманвах не угадала яд, который Лиша дала шарумам, и приготовление противоядия отнимет много времени и сил. С учетом скорости, с какой отбыл воин, Лиша сомневалась, что ради него вообще шевельнули пальцем. Через день он ослабеет. Через два умрет.
У нее не было выбора. Она не знала, как Ахман воспримет известие о ее намерении вооружить против него Лощину и превратить ее в бастион. Скрыть это полностью не удастся, но ей нужно время. Время, чтобы предупредить лактонцев и герцогиню Арейн. Время, чтобы заполнить Лощину и подготовиться как к надвигающемуся Ущербу, так и к Шарак Сан. Она оправдывала себя, но когда забралась в постель и натянула на голову одеяло, не показалась себе менее презренной.
Лиша впервые пожалела о приезде в Дар Эверама. Ночь! Лучше бы ей вовсе не покидать Лесорубовой Лощины, не приходить в хижину карги Вруны и не учиться знахарству! Она делала отличную бумагу, и отец был бы счастлив.
Но как бы ни хотелось стряхнуть вину, Лиша знала: это трудно и лживо.
– Зачем мне изучать яды? – спросила она много лет назад.
– Чтобы лечить отравления, девонька, – ответила Вруна. – Знание смесей и симптомов не даст тебе превратиться в гнилую сорнячницу.
– В сорнячницу? – переспросила Лиша.
Вруна сплюнула:
– Негодную травницу. Такие торгуют слабыми снадобьями и травят за деньги врагов знатных людей.
– Неужели женщины этим занимаются? – ужаснулась Лиша.
– Не все так милы и совестливы, как ты, дорогуша, – буркнула Вруна. – Одна моя ученица пошла по этой дорожке. Провалиться мне в Недра, если я допущу подобное снова, но тебе надо знать, с чем ты столкнешься.
«С собой, – подумала Лиша. – Я убиваю людей ради собственного удобства. Чем я лучше сорнячницы?»
Она вновь зарыдала и содрогалась телом, пока не обессилела и не погрузилась в сон, но даже там не обрела душевного мира, сны обернулись свирепыми кошмарами. Лицо Инэверы чернеет от ее удушающей хватки. Ахман бесстрастно взирает, как его воины убивают райзонских мужчин и насилуют женщин. Гаред с горлом, рассеченным клинком из Аббанова костыля. Рожер задушен женами в постели. Каваль забивает Уонду насмерть и называет это «тренировкой». Копья и топоры, лесорубы и шарумы в кровавой сече, стравленные Арленом и Ахманом.
Одинокий шарум падает замертво на дороге.
Она резко проснулась от острой тошноты и свалилась с постели, чтобы скорее добраться до горшка. Расплескала, пока вытаскивала из-под кровати, но все равно не успела, и рвотные массы смешались на половицах с вечерней мочой. Она осталась на коленях, дрожа и содрогаясь от тошных позывов. По лицу текли слезы. Глазницу заломило, и она поняла, что близок очередной приступ головных болей.
«Ох, Вруна, в кого я превратилась?»
В дверь постучали, и Лиша замерла. В окне только-только забрезжил рассвет. Слишком рано, чтобы идти в караван.
Стук повторился.
– Уходите!
– Лиша Свиток! Либо ты откроешь, либо я велю Гареду выломать дверь, – отозвалась мать. – Будь я проклята, если нет.
Лиша медленно поднялась на неверные ноги. Ее продолжало мутить. Она нашла чистую тряпку, вытерла лицо, накинула поверх испачканной ночной рубашки халат и туго затянула пояс.