Нашлись ароматические масла и мыльные брикеты, инструменты для ухода за ногтями и шершавые камни для очистки кожи. Девушки демонстративно проигнорировали ее, когда она взяла бритву и завершила работу, которую они начали накануне, – сбрила с головы последние клочья волос и довела ее до абсолютной гладкости. На ощупь кожа показалась чужой.
Но если тело расслабилось, то сознание Инэверы выворачивалось наизнанку. Все, что она знала и во что верила, либо отпало, либо предстало ложью. Ничто не имело смысла. Ничто не выглядело важным.
За обедом Инэвере чудилось, будто она вышла из самой себя. Она смутно осознавала свое тело. Прислуживая дама’тинг, бросалась к ним по первому знаку, а после с той же скоростью исчезала. Забавно, но женщинам, похоже, именно этого и хотелось, и она управлялась лучше, когда действовала бездумно. Впрочем, ей было и не о чем думать, ибо она отчаянно продолжала искать точку опоры или непреложную истину. Даже Эведжах, на котором ее воспитали и который некогда считался истиной абсолютной, обернулся писанием субъективным, а великие деяния Каджи и законы, что вывели из них дама’тинг, явились ее умственному взору как есть, без прикрас. Эведжах’тинг включал в себя мнение Дамаджах о мирообразующих событиях, порой значительно отличавшееся от мужского.
Где правда? В словах Каджи или первой Инэверы? Или и там и там – сплошные ложь и полуправда? Важны ли события, произошедшие тридцать три века тому назад?
Она затосковала по материнским рукам, по спокойствию на душе, которое испытывала, когда Соли ерошил ее густые черные волосы. Но волосы сгинули, а с ними и Соли. Быть может, она еще увидит его, но он, скорее всего, погибнет в Лабиринте до того, как она станет – если вообще станет – дама’тинг. Она сожалела даже о Касааде и его пьяных дружках-шарумах. Вправе ли она судить мужчин, которые вынуждены еженощно идти в Лабиринт на бессмысленный бой с полчищами демонов?
Однако, несмотря на боль и внутреннюю сумятицу, Инэвера поняла: будь у нее возможность движением руки зачеркнуть два последних дня, она бы этого не сделала. Она прожила во мраке девять лет, и перед нею впервые забрезжил свет.
Магия. Ее обучают магии хора.
Инэвера вспомнила свое отвращение при виде крохотной косточки демона, которой Кева освещала путь в комнату предсказаний. Неужели с тех пор прошел всего один день? Казалось, что целая жизнь. Сейчас же ей хотелось одного: зажать в руке такую кость и одним махом исцелить раненых мужчин.
Глухие удары сердца понудили ее вновь задышать ритмично, в согласии с центром. Вскоре тело расслабилось, и она сумела выступить из него вторично. Оставшись в вихре проблем и вопросов, она сочла их теперь похожими на летящий песок – помеху, которую можно проигнорировать.
Не издавая не звука, она встала в конец очереди най’дама’тинг, и на этот раз евнухи наскребли ей полную плошку. Она поела в тишине и вместе с другими девушками вернулась в Каземат.
«Найди свой центр!» За завтраком Мелан рыкнула на нее перед оплеухой. Инэвере почти захотелось, чтобы она повторила – исключительно ради припоминания чувства.
Что значит – найти свой центр? Что значит быть дама’тинг? Действительно ли эти женщины не чувствуют ничего, заглядывают в будущее и принимают решения, несущие жизнь или смерть мужчинам и женщинам, – и живут при этом, как Дамаджи, в роскошных дворцах и не знают ни в чем отказа?
По возвращении в Каземат дама’тинг предоставила девушкам заниматься своими делами, пока не померкнет меточный свет. Она затворила дверь и звучно щелкнула запорами. Инэвера пошла к своей койке, на которой оставила Эведжах’тинг.
Она не замечала Мелан, пока не обнаружила, что летит. Она крепко ударилась о пол, и вспышка боли вернула ее в чувство.
Вскинув взгляд, она уперлась руками, чтобы встать. Остальные девушки окружили их с Мелан, как в купальне. Старшая приблизилась.
Инэвера вздохнула. «Только не снова».
– Мне поручено преподавать тебе шарусак, – объявила Мелан. – Я не увижу Палаты Теней, пока ты не научишься!
Инэвера медленно пятилась и натолкнулась спиной на живое кольцо, кто-то выпихнул ее вперед.
– «Хвост скорпиона»! – крикнула Мелан, плавно нагнулась и обвила рукой бедра Инэверы, свою же ногу стремительно отвела назад, подняла по дуге и метко ударила ею в лицо.
Ошеломленная Инэвера опрокинулась навзничь. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и встать. Мелан осталась в той же позе.
– «Хвост скорпиона»! – скандировали девушки, становясь так же. – «Хвост скорпиона»! «Хвост скорпиона»!..
Инэвера сохранила ровное дыхание и с удивлением обнаружила, что не боится. Мелан собралась задать ей трепку, но сопротивляться бессмысленно. Вряд ли ей нанесут непоправимый ущерб, да и в любом случае делать нечего. Лучше пока стерпеть и научиться – чему получится.
Ее центр был крепок, когда она приняла позу «Хвост скорпиона» – устойчивую, несмотря на то что лицо стремительно покрывалось потом.
Мелан рассвирепела пуще прежнего – видимо, ждала слез и мольбы. Инэвера на миг пожалела ее. Кости, призвавшие Инэверу, метнула родная мать Мелан, наследница Кеневах. Что она думает доказать гневом и ревностью?
– «Увядший цветок»! – выкрикнула Мелан, ударив быстро и низко.
Закаменевшие пальцы ее правой руки вонзились Инэвере в живот.
Возникла тупая боль, Инэвера перестала чувствовать ноги и повалилась на пол.
– Важно знать не только как бить, – проговорила Мелан. – Надо понимать куда.
Не успела Инэвера восстановить контроль над телом, как Мелан опрокинула ее навзничь и прижала коленями руки, удерживая их в беспомощном и безопорном состоянии.
Она с силой вдавила костяшки указательных пальцев в виски Инэверы.
Через мозг словно проскочила молния. Перед глазами заплясали световые вспышки, Инэвера втуне дернулась, забыв о дыхании.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Мелан подалась назад и встала. Инэвера осталась лежать, дыша медленно, пока заново не обрела свой центр.
– «Увядший цветок», – повторяли девушки и плавно принимали нужную позу. – «Увядший цветок». «Увядший цветок»…
Инэвера поднялась на неверные ноги и скопировала движения.
– Это туннельная гадюка. – Кева показала най’дама’тинг стеклянный ящик.
Внутри, на присыпанном песком днище, лежал полый камень, и в той самой полости свернулась змейка с тускло-серыми чешуйками.
– Под солнцем нет твари опаснее.
Инэвера и остальные обрученные склонились, чтобы рассмотреть. Прошли месяцы, и дни приобрели своеобразную размеренность: начинались с шарусака и лечения раненых шарумов, после чего следовали уроки, которые иногда были общими с другими девушками ее лет, а иногда давались Кевой лишь для нее.
– Какая крохотная, – прошептала она.