– Согласны ли твои кости? – спросил он, стараясь выдержать нейтральный тон.
Сиквах резко втянула воздух, но маска Аманвах не дрогнула и ничем не выдала ее истинных чувств. В Рожере возмутился жонглер. Обычным развлечением в доме гильдии было по ходу репетиции рассмешить собратьев по ремеслу или как-то иначе разрушить личину. Рожер считал себя докой в таких делах.
Он склонил голову набок. «Мне что же, всю жизнь вытягивать из тебя истинные чувства?»
– Алагай хора не бывают категоричными, муж. Они лишь подспорье.
– И что говорят обо мне?
– Об этом нельзя спрашивать! – шикнула Сиквах.
– В Недра ваше «нельзя»! – ответил Рожер. – Я не буду плясать под выдуманную мелодию.
Аманвах взялась за большой бархатный мешок, в каком дама’тинг хранят кости. Тяжелые шторки задернуты, и в карету не проникал естественный свет – идеальная обстановка для магии хора. Рожер обмер, жалея, что не пристегнул к запястью нож.
Но Аманвах просто вынула сверток и с поклоном вручила ему.
– Кости говорят о тебе и много и мало, муж. Твое могущество неоспоримо, но жизненный путь извилист. Есть будущее, в котором под твою музыку танцуют орды алагай, а есть и другое, где твой дар расточен. Величие и падение.
Рожер размотал яркую ткань и обнаружил внутри тот самый деревянный ящичек, который Аманвах держала утром.
– Но когда я спросила, выходить ли за тебя замуж, кости ответили утвердительно, а когда захотела узнать, какой свадебный подарок поможет тебе возвыситься, они посоветовали этот.
Рожеру стало стыдно. Она провела столько времени в одиночестве, чтобы приготовить ему свадебный подарок! Создатель, а что же он? Должен вручить ответный? Ему не сказали. Когда они остановятся на ночлег, надо справиться у Шамавах, есть ли такой обычай и что подарить, если да.
Аманвах поклонилась низко, как никогда, и чуть не коснулась лбом пола кареты, застланного ковром.
– Прошу простить меня за то, что долго не делала подношения. Я начала работу две недели назад; думала, в моем распоряжении месяцы. Кости не предсказали, что ты так быстро перейдешь к обетам.
Рожер погладил гладкий ящик тремя пальцами правой руки, почувствовал, что метки сначала выжгли, а после покрыли лаком. Некоторые были защитными, но большинства он не знал. Рожер никудышный метчик.
«А что внутри? – задумался он. – Что поручили изготовить демоновы кости? – Внезапно он представил Энкидо. – Если там пара золотых кандалов, я схвачу мешок с чудесами и выскочу из кареты, пусть даже на ходу».
Он открыл ящик и вытаращился. На шелковом ложе лежал скрипичный подбородник из полированного палисандра с литой золотой середкой и прилаженным золотым зажимом. Его покрывали метки, которые были выгравированы на золоте, четко вырезаны на лаковом покрытии дерева и тоже вызолочены. Красивая вещь.
Все современные скрипки, Аррика и Джейкоба в том числе, оснащены подбородниками, но древний инструмент, изъятый Роджером из сокровищницы Меченого, оказался без него, будучи изготовлен, наверное, в те времена, когда это новшество еще не появилось. Подбородник позволял удерживать скрипку лишь шеей, а руки освобождались для других действий.
– Он изготовлен мастером герцога Идона и предназначался для королевского герольда, – пояснила Аманвах, когда Рожер благоговейно дотронулся до подарка. – У меня ушло много ночей на метки и добавление хора.
Рожер отдернул руку, как от горячего чайника, и отпрянул.
– Хора? В нем демонова кость?
Аманвах рассмеялась мелодичным смехом, который он слышал, увы, не часто. «Искренне или это по-прежнему маска?» – подумал Рожер.
– Муж мой, она тебе не повредит. Злая воля Най умирает вместе с алагай, но в их костях сохраняется магия Ала, сотворенная Эверамом задолго до того, как Най создала бездну для ее извращения.
Рожер поджал губы:
– Все равно…
– От кости там только тоненький ломтик, – утешила Аманвах. – Встроенный в метки и цельное золото.
– И что он делает? – спросил Рожер.
Аманвах улыбнулась так широко, что это стало видно сквозь прозрачное покрывало и даже опытному глазу Рожера показалось искренним. И вызвало трепет.
– Попробуй, – шепнула Аманвах и подала скрипку.
Рожер поколебался секунду, пожал плечами, взял инструмент и приладил зажим к подгрифку для большего резонанса. Осторожно закрутил бочонки, стараясь не повредить дерево, и придержал скрипку подбородком, без рук. Подбородок слегка кольнуло, как мурашками.
Рожер немного выждал.
– Что должно произойти?
Аманвах снова рассмеялась:
– Играй!
Рожер взялся увечной рукою за смычок, здоровой – за лады и быстро исполнил короткую мелодию. Резонанс поразил его. Инструмент зазвучал вдвое громче.
– Потрясающе.
– И это притом, что ты закрываешь подбородком большую часть меток, – добавила Аманвах. – Приподними его, и звук усилится.
Рожер недоверчиво покосился и возобновил игру. Сперва он прижимал подбородок к дереву, и инструмент звучал громче обычного. Затем Рожер медленно оторвался от него, приоткрыл отдельные метки, и громкость наросла. Он отвел подбородок дальше, и сила звука удвоилась, а потом еще, и тот отозвался ломотой в зубах, а жены прикрыли уши. Наконец ему пришлось остановиться от острой боли, а многие метки так и остались в тени.
– Это перекроет ваши дивные голоса, – огорчился Рожер.
Аманвах подняла покрывало и показала короткое золотое колье с меченым шариком в центре, приходящимся на горловую впадину.
– Мы не отстанем, муж.
Рожер ошеломленно покачал головой: «Возможно, магические кости не так уж и плохи».
– Не знаю, что сказать, – выдавил он в итоге. – Мне никогда не дарили таких волшебных вещей, но у меня нет ничего взамен.
Аманвах и Сиквах рассмеялись.
– Неужели ты успел забыть песню, которую мы только что спели? – спросила Аманвах. – Она и стала твоим свадебным даром перед лицом нашего святого отца.
Жена положила руку ему на плечо:
– Сегодня мы споем ее вместе для чинов.
Рожер кивнул и внезапно устыдился. Они понятия не имели, о чем поведает его песня лактонцам.
Деревня Зеленый Луг выглядела заброшенной; в полях не наблюдалось ни людей, ни скота. На холмах обозначилось мельком движение в сторону леса, но сразу затихло. Караван остался на дороге вестников, а повозки направились в селение как таковое, но и там никого не нашлось.
– Не нравится мне это, – процедил Каваль.
Колив что-то сказал ему по-красийски, он невнятно буркнул.
– О чем он? – спросила Лиша.