Проходя мимо Энкидо, он призвал на помощь все мастерство шута и акробата, чтобы двигаться ровно. Если великан-евнух что-нибудь и заметил, то вида не подал. Аманвах все еще сидела в личных покоях, из-под ее двери лился зловещий меточный свет. До постели Рожер дошел успешно. Сиквах ждала его, но ничего не сказала, когда он ничком повалился в подушки. Он чувствовал, как его разувают и раздевают, не противился, но и не имел сил помочь. Воркуя, она ласково погладила его по спине, и он мгновенно заснул.

Глава 14
Песнь о Лунном Ущербе

Лето 333 П. В.

22 зори до новолуния

Рожер проснулся за час до рассвета. Голова раскалывалась. Сиквах, которая всегда оставалась начеку, готовая встрепенуться по первому зову – мыть его, подбирать одежду, одевать, – начала утомлять, но сейчас он был ей благодарен. Казалось, что мул лягнул его в череп, а рот набили ватой.

– С Энджирса так не надирался, – пробормотал он.

– Что? – подняла глаза Сиквах.

Он мотнул головой:

– Ничего. Сегодня с утра, как поедем, займи чем-нибудь Эрни с Элоной. Мне надо поговорить с Лишей.

– Это неприемлемо, муж мой. – Аманвах проскользнула к ним из своей комнаты с черным, до блеска отполированным деревянным ящичком в руках.

Провела там всю ночь? Рожер не помнил, чтобы жена ложилась, но он и сам отключился.

– Дочь Эрни не замужем и обручена с моим отцом, а ты женатый человек. Тебе нельзя…

Сиквах застегивала ему манжету, но Рожер так резко выдернул руку, что она вскрикнула.

– Демоново дерьмо! Я поклялся быть хорошим и верным мужем, и слово мое честное, но это не значит, что я отказался от права беседовать с друзьями наедине! Если ты считаешь иначе, у нас появилась проблема.

Сиквах поразилась, а Аманвах долго молчала, рассматривала свой ящичек и постукивала им по ладони. Рожер понял, что это признак предельного раздражения, дальше которого некуда, – сейчас она ударит его ножом в глаз или велит Энкидо переломать ему пальцы.

Но в эту минуту Рожеру было все равно. «Брак гибелен для свободы», – говаривал его мастер. Он встряхнул головой и подчеркнуто застегнул манжету. «Это не мой случай. Провалиться мне в Недра, если ошибаюсь».

Наконец Аманвах подняла глаза и встретилась с ним взглядом:

– Как пожелаешь, муж.

Лиша слегка удивилась, когда Рожер попросился к ней, но возражать не стала. Она внушала себе, что продолжает досадовать на его решение жениться, хотя в действительности отчаянно по нему тосковала. Рожер больше года был ее лучшим другом и ближайшим наперсником, и без него она осталась в пустоте.

Аманвах и Сиквах воздвигли непроницаемую стену не только пением и воплями. Они смолкали на ночь, но караулили Рожера, как львы – убоину. С начала путешествия нынче выдался первый раз, когда Лиша осталась с ним наедине, но им пришлось раздернуть шторки, чтобы отдать должное красийским приличиям. Шарумы постоянно подъезжали и даже не пытались скрыть слежки – проверяли, остаются ли они с Рожером одетыми и сидят ли друг против друга.

Тем не менее им удалось уединиться. Гаред и Уонда ехали по бокам и не подпускали никого, а Лиша выбрала кучера, который ни слова не понимал по-тесийски. Большинство красийцев, что знали не только «пожалуйста» и «спасибо», хранили это в секрете, как некогда Сиквах и Аманвах, но выходцы из Лощины уже разгадали трюк и за последнюю неделю избавились от большей части таких. Особенно преуспела Элона, которая говорила возмутительные вещи и пристально следила за лицами.

– Похоже, матери слишком полюбилась твоя карета, – заметила Лиша. – Глядишь, и не захочет вылезать на привал к завтраку.

– Сейчас там прохладное настроение, – ответил Рожер. – Аманвах и Сиквах не понравилось наше уединение.

– Придется им это переварить. – Лиша кивнула на окно, за которым проехал Каваль. – Ахману тоже. Я отказалась вычеркнуть из жизни всех мужчин, когда спала с ним, независимо от мнения его народа.

– И я так думаю, – согласился Рожер, – но это превратится в бесконечную войну.

– Брак и есть война, насколько я понимаю, – улыбнулась Лиша. – Жалеешь?

Рожер покачал головой.

– Никто не пляшет задарма. Я бросил в шляпу монет, но провалиться мне в Недра, если переплачу.

Лиша кивнула.

– Итак, ради чего же ты рискнул гневом своих жен? Что хочешь обсудить?

– Твоего суженого.

– Он не… – начала Лиша.

– Ты помыкаешь красийцами не хуже, чем он, – перебил ее Рожер. – Так кто чей суженый?

Лишу кольнуло в висок, и она потерла его, притворившись, будто откинула волосы.

– Тебе-то какое дело? Ты не советовался о своей помолвке.

– Мои жены не похищают скопом здоровых мальчишек младше пятнадцати, – парировал Рожер. – Если хоть половина пройдет через Ханну Паш…

– …то через несколько лет у Ахмана появится армия тесийских фанатиков, с которой он завоюет весь край – отсюда до Форта Милн, – закончила Лиша. – Я не слепая, Рожер.

– И что нам делать?

– Набирать свою. Пусть Лощина расширяется, а лесорубы – закаляются в бою. Ахман назвал нас соплеменниками и не нападет, пока мы не атакуем первыми.

– Ты всерьез в это веришь? Я допускаю, что он не такой, как я думал, но неужели ты ему доверяешь?

Лиша кивнула.

– Ахман многолик, но честен. Он не скрыл планов завоевать всех, кто не присоединится к нему добровольно для Шарак Ка, но из этого не обязательно следует, что все должны ему поклоняться.

– А если следует? – спросил Рожер.

– Тогда, наверно, он возьмет меня как символ победы, – равнодушно проговорила Лиша. – Не самый приятный выход, но лучше, чем открытая война между соседями.

– Это может спасти Лощину, но Лактон остается на грани гибели. Город может продержаться дольше, чем Форт Райзон, но хутора беззащитны. Скоро красийцы начнут их поглощать.

– Согласна, – ответила Лиша. – Но с этим нам ничего не поделать.

– Можно предупредить их, – подал идею Рожер. – Пусть уходят. Предложить им укрыться в Лощине и заняться подготовкой – сейчас, пока проходимы дороги.

– И как это сделать?

– Сыграй принцессу, – улыбнулся Рожер. – Когда поедем через Лактон, требуй, чтобы каждую ночь над головой была крыша и никого не гнали с постоялых дворов. Я готовлю премьеру новой песни, и мне нужна публика.

– По-моему, мысль неудачная, госпожа, – проворчал Каваль.

Красное покрывало старшего шарума было опущено на полуденном солнце. Они сделали привал – подкрепиться и размять ноги. Наставник говорил учтиво, но скрывал недовольство. Он не привык отчитываться перед женщинами.