О, как вдохновенно он играл в тот вечер! Как великолепно изображал пирата на мели!
Он отпускал многозначительные намеки, нарочито обрывал рассказы на самом интересном месте, показал шрам на локте, будто бы от лазерного луча. (На самом деле – след от горячего утюга, которым ему съездила одна из первых соблазненных им девушек – костюмерша из захолустного театра, где он тогда служил.) Двое только кивали, закатывали глаза в нужных местах, умело ему подыгрывая… О, как он наслаждался этой неподдельной завистью в глазах этих мелких припортовых прилипал, как буквально млел от того обожания, которое они расточали ему! Хотя и понимал, что, скорее всего, их привлекает всего лишь бесплатная выпивка… Если бы это было так!
Ибо эти двое оказались не кем иным, как уже знакомыми читателю агентами Хушински, чьих настоящих имен не знал даже он сам. Первый раз они ошиблись, свято уверившись, что надыбали в этом маленьком баре кого-то из немногочисленного племени космических пиратов.
…С какого-то момента Джойс вдруг обнаружил, что почти лишился сознания. он еще сквозь полузабытье успел ругнуть хваленый препарат… Позже он пытался, но так и не мог вспомнить: когда кто-то из его собутыльников успел подсыпать ему снотворное в виски?
Очнулся он уже на борту яхты, уносившей его невесть куда, мучимый жутким похмельем и ничего не соображающий.
Сперва он даже подумал, что его каким-то образом опознали и тривиально похитили ради выкупа. Но когда те двое его собутыльников явились к нему в каюту (при этом держа в руках предусмотрительно снятые с предохранителей парализаторы) и изложили ему суть дела, он только что не брякнулся в обморок от изумления.
Его похитители ни капли не сомневались в том, что в их руках оказался настоящий пират.
Они даже продемонстрировали розыскной файл на какого-то М. Кроткого – одного из атаманов новгородских ушкуйников, и в самом деле слегка похожего на Джойса.
У Джеймса хватило ума не упорствовать и не пытаться доказывать им, что они не правы: случись им понять свою ошибку, подумал он, и они, скорее всего, предпочтут немедленно избавиться от него, тем более что в открытом космосе это проще простого.
Когда же его доставили на какую-то заброшенную станцию, где собралась к этому моменту компания таких же случайных людей, и он был назначен их боцманом, Джойс со всем рвением принялся исполнять свои обязанности, стараясь ничем не выдать собственное невежество.
Как ни странно, у него это получалось.
То ли он так хорошо играл свою роль, что никто не замечал его мелких огрехов и накладок, выдающих в нем профана, то ли он и в самом деле узнал о космоплавании достаточно, чтобы быть боцманом фрегата.
А скорее и то и другое вместе. Но играл он и в самом деле великолепно.
Видимо, сказался усвоенный им давным-давно принцип, которому он и был на девять десятых обязан своими успехами на сцене и экране: «Не играть жизнь, а жить в игре». Временами Джойс в глубине души гордился: он, обычная планетарная крыса, сделал из этого сброда настоящих корсаров.
Временами он даже забывал, кто он такой на самом деле.
И когда в случайно пойманных им новостях промелькнуло сообщение, что дело об исчезновении знаменитого актера Джеймса Джойса закрыто, он не вдруг понял, что речь идет именно о нем.
И вот он здесь, среди этой компании недоделанных пиратов, таких же, как он сам, но видящих в нем старого, опытного космического волка.
И пока ему удается играть эту роль…
Молчание в кубрике затягивалось.
– Эх, ведь мог же я быть уважаемым человеком, – вздохнул фон Задниц. – Мой отец был членом магистрата у нас на Енеланде. Какое счастье, что он сейчас не видит меня.
– А я кем мог бы стать? – в тон ему продолжил фельдшер Чандранипат Бхайбхай. – Мой отец тоже, знаешь, не последним человеком на Сумбулистане был: член Всевеликой Обезьяньей Палаты – не шутка! А кто я?
– Не вспоминать о своей гордыне и не хвалиться, кем бы мы могли стать, а молить Господа нашего Иисуса Христа о прощении надобно нам сейчас, – вдруг сурово промолвил Пьетро Лангетти. – Все мы великие грешники и наказаны по заслугам! Каждого из нас привели сюда грех и гордыня, и не нам роптать на случившееся.
И тут же изложил свою историю, как живую иллюстрацию к собственной теодицее.
Оказалось, прежде чем завербоваться на «Звездный череп», Лангетти был знаменитым шулером галактического класса.
Он бы и дальше продолжал эту карьеру, но ему не повезло. В одном из шикарных игорных домов Багамской республики его угораздило «обуть» на очень крупную сумму какого-то путешествующего инкогнито короля с окраинной планеты.
Когда наутро, прокрутив всё случившееся с ним заново и поняв, что стал жертвой банального «каталы», монарх обратился в полицию, Лангетти, естественно, уже и след простыл – не такой он дурак, чтобы, сорвав банк, светиться на одном и том же месте.
На его беду, король был не только богат, но еще и мстителен, да так, что мог бы дать фору иному ичкерийцу.
И, недолго думая, назначил награду – в сто тысяч в любой из твердых галактических валют за мертвого Лангетти и ровно в десять раз большую – за живого.
Последнее наводило на особенно невеселые мысли насчет возможной судьбы незадачливого картежника: планета, которой управлял королек, славилась жуткими тюрьмами и искусными палачами (это было единственное место, где оных служителей закона готовили в специальных школах).
Лангетти поспешил «залечь на дно», но король оказался очень настойчивым и пустил по его следу нескольких знаменитых «охотников за головами», включая и самого Боа Ленарта. В отчаянной попытке уйти от преследования Лангетти лихорадочно менял миры, растратил почти все деньги и, когда вербовщики Хушински заприметили его, был на грани отчаяния. Вот тут-то и пригодилась его полученная когда-то профессия штурмана.
Под влиянием всего случившегося, уже на «Черепе», он вдруг начал вспоминать почти забытую им религию предков, мало-помалу стал истовым католиком, искренне полагая, что всё случившееся с ним, – это достойная кара за прежнюю разгульную и грешную жизнь. Но до поры до времени не выдавал своих настроений, и лишь поражение и плен дали толчок, чтобы всё это окончательно оформилось и вырвалось наружу.
– Так знайте же, братья, не приму я клятвы здешним нечестивцам и Сатане молиться не буду! И пусть делают со мной, что хотят: Господь воздаст полной мерой за муки.
Все еще долго сидели молча, и лишь с открытым ртом выслушавший всё это матрос Темной Лиги торопливо чертил в воздухе знаки против зла, сложенными рожками пальцами.
…А Михаилу Червню было уже всё равно. Может быть, будь он помоложе, он бы даже заплакал над своей разбитой мечтой, но ему почти девятнадцать лет, и плакать в таком возрасте стыдно.
Да, у него имелась заветная мечта – цель его короткой, но богатой приключениями жизни.