Гулко стучали копыта по мёрзлой земле. Нещадно скрипели кособокие колёса. На последней телеге тянул заунывную песню возница. Бухал разбитыми берцами, мотаясь на верёвке, привязанный к повозке раб Тугорбека. Холодное зимнее солнце словно подожгло его ярко-рыжие вихры.
Рядом ехал, развалившись в седле, широкоплечий Хорь. Покачивались в такт притороченные к седлу саадак с луком и колчан с парой десятков оперённых стрел.
Безымянный раб не удержался и улыбнулся разбитыми губами, когда увидел на блондине свою армейскую кепку, надетую козырьком назад.
Злой степной ветер морозил до костей – летняя форма не защищала от холода. Жёсткая колючая верёвка до крови натёрла шею и руки. Димка несколько раз пытался заговорить со всадниками, но его игнорировали, а разок легонько стукнули древком копья по голове, отбив охоту к расспросам.
За несколько часов пути через степь они не встретили ни одной машины. В густонаселённом районе не осталось городков, посёлков, хотя бы захудалого хутора. Узкие колеи причудливо вьющейся полевой дороги явно никогда не видели автомобильных шин, на обочинах не было указателей, а в придорожной траве ни разу не блеснули осколки стекла или фольга выброшенной сигаретной пачки.
А любители исторической реконструкции ни разу не запечатлели друг друга на айфонах, чтобы похвалиться в соцсетях своим необычным видом.
Димка лихорадочно соображал, куда это он попал и что можно сделать. Пронзительный холод, саднящая боль от побоев и скребущая шею верёвка исключали сон. А верить в то, что он почему-то выпал из своего времени и попал в другое, древнее – категорически не хотелось.
Обоз спустился к замерзшей ледяной речушке и остановился на привал. Широкоплечий Хорь подошёл к Диме, развязал верёвку, снял с шеи петлю. Сунул в руки странный предмет, отдалённо напоминающий топор. Толкнул к речке:
– Давай, русич, кустов наруби для огня. Да побольше – ночь длинная будет, морозная.
Ярилов рассмотрел неровное лезвие явно ручной, не фабричной, работы. Спросил:
– А ты разве не русич?
– Я-то? Я бродник! – гордо объявил Хорь. Потом вздохнул и добавил: – У кыпчаков служу только, мне к своим ходу нет.
Бродник! У Ярилова как вспышкой осветило: бродники – это двенадцатый-тринадцатый век. Неужели и вправду в прошлое закинуло?! И кыпчаки – половцы в то же время жили…
Хорь разозлился, что болтает с холопом, прикрикнул:
– Ну, раззява! Давай дрова руби да к кострищу таскай. Говорливый, вишь.
«Дать бы тебе по лбу этой пародией на топор», – подумал Димка. Силой и ростом Ярилова бог не обидел, да и рукопашным боем занимался. А все эти ребята из непонятных времён были на голову, а то и на две ниже. Но вот что делать дальше? Остальные налетят, издалека стрелами ёжика сделают из бунтовщика.
Нет, как там ротный Асс учил? Сначала – рекогносцировка. То есть получить данные о происходящем, а потом уже принимать решения и действовать.
Ярилов ободрал все руки и колени, ползая по крутому речному склону и мучаясь с пружинящими, неохотно поддающимися тупому топору ветками. Под присмотром Хоря разбил пешней лёд. В деревянном ведре с верёвочной ручкой таскал воду, поил коней. Потом наполнил чан, подвешенный над огнём.
Смертельно уставший Димка присел отдохнуть у тележного колеса. Подошёл смуглый Азамат, ткнул рукоятью плётки в Димкины берцы:
– Это что? Снимай. Меняться будем.
Димка поднял взгляд. Почувствовал, как закипает холодная злоба. Буркнул:
– А ещё чего снять? Может, сразу штаны – и задом повернуться?
Половец с сожалением поцокал языком:
– Неа, не люб ты мне. Не надо штаны. Ичиги снимай.
Димка, не вставая, резко ударил Азамата каблуком берца в коленную чашечку. Половец коротко хыкнул и грохнулся на землю.
Ярилов вскочил и уже поднял ногу, чтобы врезать любителю чужой обуви по черепу. Азамат неожиданно ловко перекатился – и стопа обрушилась на пустую мёрзлую землю.
Все кыпчаки бросили свои дела и столпились вокруг, подбадривая бойцов гортанными криками. Заварушка им явно нравилась.
Димка успел выбросить длинную руку и сбить противнику с бритой головы малахай, но второй удар пришёлся в пустоту – «двоечки» не получилось. Димка не очень понимал, что происходило – кажущийся до этого вальяжным и медленным половец двигался необыкновенно быстро, будто заранее чувствовал, куда придётся очередной удар – и оказывался в другом месте за мгновение до того, как Димка пропарывал кулаком пустоту.
До Ярилова не сразу дошло, что зрители ржут над ним и подбадривают товарища, который издевается над здоровенным, но неловким русичем. Уйдя в очередной раз от рассвирепевшего Димки, Азамат остановился и поклонился визжащим от удовольствия кипчакам – словно тореадор раскланивается перед восхищённой публикой.
Ярилов завыл, теряя самообладание, и бросился всем восьмидесятикилограммовым телом, растопырив руки – чтобы схватить, придушить, раздавить недомерка.
И, пойманный на подножку, грохнулся на землю под громовой хохот.
Перекатился на спину, вскочил на ноги – и замер.
В Димкино горло весьма чувствительно упиралось холодное жало сабли. Всё это время у Азамата болталось на поясе оружие – и он даже не собирался вынимать его из ножен: настолько Ярилов был несерьёзным противником.
– Ну что, урус, – прошипел половец, – сразу башку отрубить? Или сначала помучить?
Димка стоял, боясь шелохнуться, и чувствовал, как по шее стекает тёплая струйка крови.
– Плохо дрался, – заключил Азамат, – лёгкой смерти не заработал. Мучить буду.
– Ага, только сначала деньги за чужого раба заплати, – лениво заметил Тугорбек, – а потом делай с ним, что хочешь.
Он подошёл незаметно и стоял позади зрителей, поглаживая рукоять заткнутой за пояс плётки.
Азамат убрал клинок от горла Димы, бормоча ругательства. Поклонился беку.
Тугорбек поманил пальцем Диму:
– Подойди, урус.
Посмотрел снизу, поцокал языком:
– Эх, плохой раб. Непослушный. В первый день – и бунтовать. Отчего драка?
Ярилов угрюмо промолчал.
Тугорбек хмыкнул, что-то спросил по-кыпчакски у Азамата. Тот пробурчал в ответ по-русски:
– Э-э-э, хозяин, всего-то попросил ичигами поменяться. Мои-то всё, порвались.
– Да-а-а, – протянул бек, – совсем плохой раб. Непослушный, да ещё и жадный. И глупый. Скажи, раб, что тебе дороже: жизнь или ичиги? Ну? Отвечай.
Ярилов сглотнул слюну. Тихо ответил:
– Жизнь.
– А? – переспросил бек, приложив руку в серебряных перстнях к уху. – Что бормочешь?