Несколько раз за этими занятиями наблюдал сам Мстислав Киевский. Удивлялся, хвалил Дмитрия:
– Невиданное дело! Как это у тебя ловко выходит. Надо поразмыслить – может, и в киевской дружине такое умение внедрить.
А Мстислав Удатный только надсмехался:
– Придёт же в дурную башку такая ерунда, сучье подхвостье! Какое такое учение? Витязю нужен добрый конь, да острый булат, да храбрость и Божья помощь, а более – ничего. Я вон в сражении на Липицком поле трижды сквозь вражеский строй, как калёная стрела сквозь листву, вихрем проносился! И без всякого учения.
Дмитрий только мрачнел, стараясь не слушать старожилов. А по ночам вспоминал подробности из книги «История боевой конницы», записывал с помощью подаренной иноком Варфоломеем чернильного прибора, чтобы утром продолжить:
– Первый взвод, галопом! Правый фланг, вперёд!
Надрывались рожки, подающие команду. Трещали на ветру треугольные взводные флажки – нововведение Ярилова. Зеваки из чужих дружин скребли затылки:
– Во дают! Воевода ихний на выдумки горазд.
За спинами наблюдателей сутулился, стараясь спрятаться, худой черноглазый кыпчак из галицкого войска.
Но подобраться к Ярилову ближе у него пока не получалось – добришская дружина всегда вставала отдельным небольшим лагерем, и часовые на постах не спали – воевода быстро от такого отучил. Недаром добришские дружинники поминали своего воеводу за глаза «Ярило». Именем древнего солнечного бога его назвали за сверкающие рыжие волосы, за коня золотой масти и за пылкий, будто пронизанный огнём, нрав. Ярило – всё подмечающий и скорый на расправу за провинность.
* * *
– И долго нам тут торчать? Прячемся, что твои суслики в вонючей норе, – Ведмедь недовольно сплюнул и продолжил: – Может, хоть костёр запалим? Ребята второй день на сухомятке, без горячего, так и завыть с голодухи недолго.
Хорь, единогласно избранный атаманом маленькой шайки из десятка бродников-дезертиров, сполз по склону оврага вниз, покидая наблюдательный пост. Равнодушно спросил:
– Ты сколько сегодня татарских разъездов приметил, Ведмедь?
Здоровяк задумчиво поскрёб голую грудь под драным кожухом:
– С утра два проскакали вроде. А после полудня – только наших видел, русичей. Вон, пылят без остановки.
Хорь рассмеялся:
– Как ты сказал, «наших»? Забыл, из чьего войска сбежал семь дней назад? Запомни, Ведмедь, нам тут все – чужие. С удовольствием башку отрубят и те, и другие. Переждём, как князья пройдут, и дальше двинемся. А огонь зажигать нельзя. Вмиг на дымок любопытные прискачут с расспросами. Только, боюсь, ответов наших им не надо будет – могут и языки для зачину урезать.
Ведмедь вздохнул и начал спускаться к остальным, прячущимся на дне оврага.
Неделю назад, после бурного обсуждения, бродники согласились с Хорем: пока в степи татары с русичами гоняются друг за другом, лихим молодцам хабару не добыть, голову бы унести. Да и богатых обозов меньше стало не в пример прошлым временам. Торгаши тоже побаиваются кипящего Дикого Поля, отсиживаются в приморских городах.
Хитроумный Хорь додумался, как и жизни свои сберечь, и прибыли не упустить: надо самим добраться до крымского Сурожа и там предложить услуги по сопровождению каравана. Татарские начальники купцов уважают, выдают им охранные грамоты, и искать дезертиров среди охранников не додумаются. А коли товар того стоить будет – так ведь недолго наивных иноземных гостей в тихом месте прирезать и ценности себе забрать.
Надо было лишь кое-какую одежду, доспехи и оружие прикупить, чтобы каждый понял – перед ним не лихие разбойники, а добросовестные воины-караульщики. Ну, за этим дело не станет – деньги у Хоря имелись, и немалые. Золото, утаенное от Плоскини, лежало в перемётной суме. И ещё кое-что, не менее, чем золото, любопытное.
Всё вроде бы складывалось удачно. Но широкоплечий бродник не радовался. Тосковал по Анри и Дмитрию. Нехорошо из Киева ушёл, даже весточки не оставил. А друзья ведь волнуются, ищут. Простят ли?
И Азамат, четвёртый побратим, где-то сгинул.
Хорь, злясь на себя, сжал зубы. Бог даст – свидимся, и будет чем названых братьев обрадовать.
Вернулся на край оврага, лёг за тёплым камнем, спугнув пригревшуюся на солнце ящерку, и стал смотреть, как вдали сверкают оружием сквозь пыль колонны русского войска, преследующего уходящих на восток монголов.
Две гигантские силы, настолько разные, насколько могут быть разными тенистая чащоба и привольная степь, искали встречи. И эта встреча грозила чудовищными потрясениями.
* * *
– С Богом.
Дмитрий перекрестился и пошёл в реку, ведя на поводу золотого Кояша. Жеребец фыркнул, попробовал мягкими губами чёрную воду. Тряхнул головой и поплыл.
Ярилов выбрал это место для ночной переправы заранее – здесь ширина Калки не превышала пятидесяти саженей, а противоположный берег был пологим, удобным для подъёма. Выше по течению имелся брод, но его наверняка стерегли монголы. Десяток отборных добришевцев двинулся вслед за воеводой.
Выбрались на берег, обмотали тряпками копыта коней, стянули верёвками морды – чтобы не заржали не вовремя. Ехали шагом, вслушиваясь в ночную тишину – вязкую, тёплую, густую от весенних запахов. Тонкая сабля молодого месяца светила слабо и разведчиков не выдавала.
Анри подъехал, коснулся коленом и прошептал:
– Справа, впереди.
Но Дмитрий и сам уже увидел тусклый свет сторожевого костра, кивнул. Спешились. Лошадей оставили под присмотром коновода – ближе подъезжать было нельзя из-за того, что монгольские кони могли почувствовать приближение чужих собратьев.
Подползли на расстояние шагов в двадцать. Дюжина караульных дремала у огня, двое тихо разговаривали. Наконец, один проснулся, отошёл справить нужду – Дмитрий подтолкнул тамплиера. Неслышно подобрались. Ярилов поднялся, ударил монгола в затылок, подхватил обмякшее тело. Анри ловко набросил на пленённого мешок, в мгновение опутал верёвкой. Отнесли «языка» к месту, где оставили лошадей. Дмитрий тихо велел:
– Жук, ты за старшего, возвращайтесь. Головой за татарина отвечаешь. Гляди, чтобы в реке не захлебнулся.
– Будет сделано, воевода. А ты?
– Мы с франком ещё погуляем, за нас не беспокойтесь.
Ярилов и де ля Тур беззвучно исчезли в темноте. Жук восхищённо пробормотал:
– Это ж надо! Добыли басурманина, будто высморкались. А евоные дружки даже не дёрнулись.
Кто-то поддержал:
– А то! Ловок наш Ярило. Ох, ловок и удачлив.
– Тьфу три раза, чтоб не сглазить, – сплюнул Жук и велел: – Тронулись. И тихо мне!
Месяц восхищённо качал рогами в начинающем бледнеть небе.
* * *
Мстислав Романович присмотрел для своей стоянки высокий холм. Велел огородить телегами обоза, поставить частокол. Вышло крепко: крутые склоны холма исключали врагу внезапную атаку и сильно затрудняли планомерный штурм.